Животворящее древо. Выставка русской деревянной скульптуры в Италии

Галина Сидоренко

Рубрика: 
ВЫСТАВКИ
Номер журнала: 
Специальный выпуск. ИТАЛИЯ - РОССИЯ: НА ПЕРЕКРЕСТКАХ КУЛЬТУР

Знаменательно, что именно в год 150-летия Государственной Третьяковской галереи осуществился давний «русский» культурный проект банка «Интеза» открытием в Италии выставки «Деревянная скульптура земли Русской с древнейших времен до XIX века», на которой галерея впервые представила лучшую часть своей коллекции.

По инициативе банка «Интеза» она проводилась в Риме (29 июля - 27 августа 2006 года) - Музеи Капитолия, Палаццо Кафарелли (организатор - Коммуна ди Рома) и в городе Виченца (9 сентября - 5 ноября 2006 года) - художественная галерея в Палаццо Леони Монтанари (организатор - банк «Интеза»). Директор проекта - доктор Фатима Терцо Бернарди, референт отделения культурных ценностей банка «Интеза». Наряду с Третьяковской галереей участниками проекта стали Государственный историко-культурный музей-заповедник «Московский Кремль», Государственный Исторический музей, Центральный музей древнерусской культуры и искусства им. Андрея Рублева, а также Всероссийский художественный научно-реставрационный центр им. акад. И.Э. Грабаря, который предоставил произведения из собрания музеев Рязани, Егорьевска и Палеха после проведенной реставрации.

На выставке представлено 57 экспонатов. Каталог вышел в итальянском издательстве «ELECTA» и состоит из двух частей. Первую часть открывает вступительное слово Карло Пировано, куратора выставки с итальянской стороны и ответственного за каталог. Затем следуют статьи А.В. Рындиной об эволюции стиля русской деревянной пластики, Н.Н. Гончаровой о народной скульптуре, Г.С. Клоковой о способах и особенностях ее изготовления, Г.В. Сидоренко о научной цели проекта и концепции выставки, Бруно Тоскано о «дереве России». Во второй части - описания экспонатов выставки, подготовленные группой научных сотрудников российских музеев. Съемка для каталога выполнена Вальтером Маино.

Надо отметить, что российские музеи редко показывали за рубежом произведения деревянной скульптуры. Это были выставки или выдающихся образцов русской деревянной резьбы, или отдельных музейных коллекций, к примеру скульптуры Перми и Русского Севера. Среди них самая значительная состоялась в Париже в 1973 году под названием «Великие традиции русской скульптуры из дерева от Средневековья до эпохи модерна».

В последнее время в медиевистике, искусствознании и культурологии проявился интерес к теме средневековой сакральной топографии и месте в сакральном пространстве иконы, скульптуры и предметов прикладного искусства. Основное влияние на изучение проблемы «священных пространств» в Византии и Древней Руси оказали международные симпозиумы, регулярно проводимые с 1994 года в Москве Центром восточно-христианской культуры совместно с Третьяковской галереей. Одним из первых опытов концептуальной интерпретации различных образов и сюжетов на основе символического богословия как составляющих в иконографии «священное пространство» единого догматического понятия стала выставка русских икон «София Премудрость Божия», которой, по сути, открывалось празднование 2000-летия христианства (Ватикан, Галерея Карла Великого, 1999; Москва, Третьяковская галерея, 2000). В русле этих тенденций авторы концепции настоящей выставки (А.В. Рындина и Г.В. Сидоренко), в ответ на предложенную банком «Интеза» идею показать на ограниченном количестве памятников русскую деревянную религиозную скульптуру от ее древних истоков до XIX столетия задались целью впервые представить сакральную скульптуру в свете религиозного отношения к дереву в периоды язычества и христианства. Концепция экспозиции с названием «Животворящее древо» была принята итальянскими устроителями.

Русская деревянная скульптура как произведение пластического искусства свою эстетическую оценку получила в XX веке. Особенную известность ей принесли пермские памятники резьбы XVIII-XIX веков, художественная выразительность которых оказалась вполне сопоставимой с уровнем скульптурных образов французской Бургундии или испанских и португальских ретабло. Исторически русская деревянная скульптура, будь то в эпоху многобожия или в период следования иконографическому канону, выработанному византийским искусством, и, наконец, в Новое время, всегда существовала в границах традиционализма, фундаментом которому неизменно служил культ дерева.

Дерево в мировоззрении древних народов всегда отождествлялось с универсальным символом структурной основы Вселенной. Устремленное вершиной к небесному свету и погруженное корнями во мрак подземного мира, оно считалось вместилищем как добрых, так и злых духов. Значению «дерево» в индоевропейской мифологической символике были присущи диаметрально противоположные соотношения. С одной стороны, это «космос» и «божественное мироздание», с другой - «хаос» и «преисподняя». Общечеловеческие представления о двойственности духовной природы дерева локализовались в библейском сказании о райском древе познания добра и зла.

Средневековое учение о природе райского древа жизни и древа познания, а также о «спасительной и вечной правде» Креста Распятия актуализировалось в богослужебных текстах Крестопоклонной недели Великого поста и праздника Воздвижения Животворящего Креста Господня, которые и стали основой концепции выставки. В контексте темы особенно были важны определения «древа» в праздничном каноне византийского гимнографа Космы Маюмского (VIII в.). В образах песнопений праздника заключен весь таинственный смысл Животворящего древа и развернута главенствующая идея о дереве при грехопадении человека и при искупительной жертве Христа. В стихах канона раскрывается тайна Креста Распятия и его древа, ставшего не орудием смерти Христа, но орудием спасения, и проводится неожиданная мысль об исцелении древа познания древом Креста. Как при посредстве дерева произошло грехопадение прародителей, так при посредстве же дерева совершилось искупление. Эта идея в христианском искусстве поствизантийской эпохи стала основой символического образа новозаветного древа жизни.

Представление о первобытном ветхозаветном райском древе жизни, обещанном вновь Христом в Апокалипсисе (Откр 2: 7), явилось источником различных сказаний и иконографических композиций в христианском искусстве. Так, апокриф рисует райское древо жизни, блистающее золотом в огненной красоте, покрывающее весь рай ветвями с листьями и плодами от всех деревьев. Развитие темы ветхозаветных прообразовательных символов древа Креста Господня в каноне Космы Маюмского явилось основой ряда изображений древа жизни, в которых оно обретает некоторое сходство с менорой - светильником Иерусалимского храма. Это выявляет идею таинственной связи происхождения Животворящего древа от ветхозаветных корней.

Наиболее последовательно в иконографии разрабатывается символический аспект древа жизни в контексте темы «райское древо жизни - Крест Распятия», отраженной в песнопениях праздника Воздвижения. Не только центром древа жизни, но и средоточием всего мироздания становится здесь спасение мира жертвенным распятием Христа на кресте. Примером такого толкования могут служить процессионный крест (XVI11 в., ГИМ) - символ церкви Христовой в образе нового райского древа жизни, произращенного Животворящим древом Креста Распятия, процветшим торжественно стоящими на главах Вселенской церкви восьмиконечными крестами, и поклонный крест 1665 года из Соловецкого монастыря (ГТГ), в котором изображенное Животворящее древо с распятым Христом - центр всего «четверо конечного мира» Вселенной, по определению преподобного Григория Синаита (XIV в.).

В каноне Космы Маюмского тема древа заканчивается определением духовных качеств древа познания как древа обольщения и древа Креста как «спасительного древа». Святым Космой выражается глубокая мысль о «неблаговременном вкушении» первым человеком плода от древа познания, что привело его в состояние, которое могло повредить райскому древу жизни, тем самым ставшему запретным.

В завершении канона Космы Маюмского дается поэтическая аллегория «Богородица - рай». Богородица сравнивается в нем с «таинственным раем... взрастившим Христа, Которым насаждено на земле живоносное Древо Креста» (Ирмос 9-й песни). По представлению святого Космы, «Христом, распростертым на древе. освятилось естество» всех деревьев, и тем не менее в язычестве дерево продолжало подвергаться «убийственной горечи», оставаясь деревом страха и обольщения. При взгляде на мир русской деревянной скульптуры сквозь призму мифологических сказаний о мировом древе, богослужебных текстов и определений древа в праздничном каноне Космы Маюмского скульптурные образы можно рассмотреть и с точки зрения их принадлежности к одному из аспектов «древа» и, следовательно, отнести их, разумеется условно, или к «древу обольщения», или к «древу исцеления». На этом основании авторами концепции была предложена структурная схема экспозиции и каталога. Эпиграф выставки: «И произрастил Господь Бог из земли всякое дерево. и дерево жизни посреди рая, и дерево познания добра и зла» (Быт 2: 9). Разделу «Древо обольщения» также предпослан эпиграф: «.буду ли поклоняться куску дерева?» (Ис 44: 19). Его составляют две части: «дерево страха» - сакральные образы божеств и духов (идолы) и «дерево радости» - образы солярного культа (берегини, звери, птицы, орнаменты с солярными знаками и т.д.). В раздел включены те редкие изображения, отголоски языческих культов, что сохранились до нашего времени. Среди них - мачта речного судна начала XV111 века в виде солнца (ГИМ), «фараонка» и русалка со львами на дверных досках шкафа XIX века (ГИМ) и конь XIX века, украшавший крышу дома и служивший его оберегом (ГИМ).

Образовавшийся в начальном периоде христианизации религиозный синкретизм славянских и угро-финских племен на территории России с наибольшей наглядностью выразился в скульптурной резьбе по дереву. Его характерное своеобразие проявилось в неприкосновенности языческих мифологических и магических орнаментов, украшавших снаружи и внутри деревенские избы и городские дома. Именно следствием глубоко укоренившегося культа священного дерева, «скрытым» синкретизмом объясняется такое уникальное явление, как широкое распространение деревянной скульптуры в церквах и часовнях XV111- XIX веков, построенных в землях, прилегающих к берегам рек Волги и Камы, еще недавно бывших «территориями» язычества.

На выставке показано несколько замечательных образцов обеих классификаций. Среди них - голова идола, уникальнейший экспонат сохранившейся древнейшей деревянной скульптуры, датированной концом III - началом II тыс. до н. э. (ГИМ), современной образцам кикладской культуры, известной изображениями мраморных идолов. Голова идола, найденная в восточном Зауралье, современна также священному палладию Трои, представлявшему собой деревянную женскую фигуру. По своему характеру голова зауральского идола ближе всего так называемым ксоанам - грубо обтесанным деревянным колодам греческой архаики. Так или иначе, голова идола принадлежит обширному культурному миру, перешедшему от фетишизма к зооморфным и антропоморфным образам.

В ряде мест России, где в XVIII- XIX веках в храмах устраивались отдельные «темницы» - помещения с деревянными изваяниями сидящего в них Христа, существовало поверье, что по ночам Христос вставал и выходил из храма. Поверье было столь популярно, что такой образ получил свое второе название - «Полуночный Христос». На Руси это поверье было свидетельством того, что Христос, Богоматерь и святые, изображенные в деревянной скульптуре, воспринимались вещественно-одушевленными, пребывающими на земле. Этот атавизм усиливал в русской христианской среде двоеверие, порождая равные надежды как на церковную молитву, так и на магическое заклинание, тем более что жизнь русского человека во всем была связана именно с деревом. Дом, колыбель младенца, орудия труда, церковные строения, иконы и, наконец, гроб изготавливались из дерева. Оно буквально было деревом жизни, в почитании которого культ предков сливался с поклонением Животворящему древу спасения - Кресту Господню.

Шестая песнь канона праздника «Крест Господень... спасительное древо...» объединяет пластику христианского содержания. Так в целом сложилась смысловая структура выставки русской деревянной скульптуры.

Лики святости в сакральном пространстве церкви на выставке показаны в разделах «Древо исцеления» и «Небо на земле». Эпиграф к ним был взят из тропаря девятой песни канона праздника Воздвижения Креста: «Да возрадуются все деревья лесные; ибо освятилось естество их насадившим их в начале Христом, распростертым на древе...» В них каждое произведение имеет значение непосредственно связанное с Животворящим древом. Раздел «Древо исцеления» составляют резные образы Господа Саваофа, Распятия, Воскресения (Жены-мироносицы), кроме того, иконы Богоматери - «Страстная» и «Успение», а также кресты, символизирующие Животворящее древо.

Оба раздела неразрывно связаны между собой образами Христа, Богоматери и Креста Распятия. Повторяемость персонажей (святителя Николая, святых Георгия и Параскевы), а также крестов единого типа на выставке демонстрирует не только степень их распространенности и стабильной популярности во времени и пространстве. Скульптура отражала одну из важных принципиальных особенностей русской духовной жизни, основу которой составляло стремление к сохранению традиций, подражание в настоящем всему в прошлом. Резной образ в дереве - это уже памятник, достойный поклонения. Стиль со временем менялся, но образ оставался неизменным.

Концептуальный взгляд на русскую деревянную скульптуру как «дерево», в его значениях христианского миросозерцания, раскрывает глубину ее символического содержания, ищет источники происхождения ее образов в сопредельных областях знания и выстраивает на их основе определенную экспозицию.

Разумеется, «поэтическое воззрение» на образность русской деревянной скульптуры представляется всего лишь одним из многих аспектов ее восприятия. Типология, особенности стилистики и функциональность рельефной пластики русского Средневековья и Нового времени рассматриваются в каталоге в описаниях каждого экспоната. Из них видно, сколь многосторонне сакральное содержание деревянной скульптуры. Так, именно горельефный образ святого Георгия на белом коне (1460-е, ГТГ) служил прежде всего суверенным знаком московского князя, а ратный образ святителя Николая, архиепископа Мирликийского, - «Никола Можайский» (1540, Псковский музей-заповедник) - почитался защитником города и церкви.

Элементы психологизма мы можем видеть в ряде скульптур. Например, в лике Богоматери Одигитрии (XVI в., ГТГ), с глубокими глазницами и скорбными складками у плотно сжатых губ, отражено чувство глубокой скорби и страдания. «Отрыв» от плоскости, с которой была связана рельефная и горельефная пластика, по сути та же икона, расписная или украшенная драгоценными окладами и покровами, и потому «надземна», в XVIII-XIX веках постепенно приводил к созданию изваяний «скрытого» объема. Ангел (конец XV111 в., ГТГ) - бесплотное существо духовного мира, - представленный в материализованной форме, создавал впечатление его реального присутствия в пространстве церкви. Образ Христа в темнице (XV111 в., ГТГ) радикально изменил акценты восприятия и отношения к сакральной скульптуре. Если до его появления она являлась «небом на земле», покровительствующая, избавляющая от бед и недугов, то «Христос в темнице» был обращен к чувствам взаимного сострадания и любви, поскольку одной из основных идей его изображения в России XVII века стали слова Евангелия от Матфея (25: 36): «.был наг, и вы одели Меня; был болен, и вы посетили Меня; в темнице был, и вы пришли ко Мне».

Деревянная резная, рельефная, расписная икона, изображающая Голгофский крест во внутреннем пространстве соборной церкви (XIX в., ГТГ), с криптограммой скрытых текстов, прославляющих Животворящий Крест в праздник его Воздвижения, - символ церкви Воскресения Христова в Иерусалиме. Украшенная солярными знаками икона сочетает в себе «полноту» образности русской деревянной скульптуры как «древа спасения» и «древа радости».

За время показа в Риме выставку посетили около 300 тысяч человек, и в Виченце она пользовалась не меньшим успехом у зрителей.

Вернуться назад

Теги:

Скачать приложение
«Журнал Третьяковская галерея»

Загрузить приложение журнала «Третьяковская галерея» в App StoreЗагрузить приложение журнала «Третьяковская галерея» в Google play