Роберт Фальк «Вот вам мои люди»

ФРАГМЕНТЫ ВОСПОМИНАНИЙ «ЛИРИЧЕСКИЕ КОММЕНТАРИИ К ВЫСТАВКЕ РОБЕРТА РАФАИЛОВИЧА ФАЛЬКА»

Фальк не любил называть жанр, в котором он работал с наибольшим увлечением, портретом. В этом слове чудилось ему что-то слишком официальное, репрезентативное. «Я люблю писать людей», - говорил он и, показывая друзьям свои картины в мастерской, прибавлял: «Вот вам мои люди». Разные это были люди, но среди них не было ни одного человека, которого бы он писал по заказу, а не по зову сердца. Иные привлекали его своим внешним обликом, характерностью. Он любил писать старых людей - долгая и трудная жизнь обработала их своим беспощадным резцом. Но он очень любил также писать нежные, как цветы, лица молодых женщин. В женских портретах Фалька есть всегда какая-то манящая тайна. <...>

В мужских моделях его чаще всего привлекал интеллект, яркий характер. Надо сказать, что Фалька реже интересовала внешность человека, его внутренний мир был для него куда интересней. Обычно желание рисовать и писать возникало на почве общих интересов, обмена мыслями и задушевных бесед[1].

Хочу рассказать о «Мулатке Амре» (1918) из собрания Государственного Русского музея. Представьте себе, модель сама нашла художника. Вот как рассказывал Роберт Рафаилович о первой встрече с Амрой[2]: однажды днем в дверь мастерской кто-то тихонько постучал. Открыл... и совершенно неожиданное явление: тоненькая, изящная, очень смуглая, почти темно-коричневая девушка, спросившая удивительно мелодичным, серебристым, как колокольчик, голоском: «Здесь живет художник Требор Клаф?» Мгновенно Фальк вспомнил, что под таким именем (перевертыш имени и фамилии) он исподтишка выставлял на молодежных новаторских выставках свои картины в пору учения в Московском Училище живописи, ваяния и зодчества (студентам Училища было запрещено выставляться на выставках левого толка).

Короче говоря, Амра заметила на этих выставках картины «Клафа», а может быть, увидела там же самого художника - Роберт Рафаилович был в молодости (и не только в молодости) хорош: высокий, стройный, длинные ноги, широкая грудь. Правда, плечи были чересчур покатые, зато шея - как у Шота Руставели (судя по старинным грузинским изображениям поэта). А лицо его, с правильными чертами и огромными синими глазами, светилось добротой.

Она представилась: «Меня зовут Амра. Я хочу, чтобы Вы написали мой портрет». Фальк с радостью согласился, но оказалось, что это очень нелегко. Амра позировала послушно, терпеливо, но художник никак не мог уловить певучего ритма ее тела. Непривычная для него пластика Амры заставила его что-то пересмотреть в своих приемах, вжиться в чуждый ритм человеческого тела. Он сделал несколько десятков набросков и эскизов к портрету, пока не нашел нужного пластического решения. В архиве Фалька сохранилось не менее 25 графических листов, а ведь он не был таким уж тщательным архивариусом, многое выбрасывал, вытирал эскизами кисти из-под масляной краски, когда ничего более подходящего не было под рукой.

Амра была мулаткой: ее мать - русская, а отец - негр. (Быть может, это тот самый артист цирка, который изображен на картине Фалька «Негр» 1917 года из собрания Национальной галереи Армении в Ереване). Ее родители разошлись еще до революции, а детей разделили: негр взял с собой старшую дочь Амру и увез ее в Париж, а сестренка осталась в России с матерью. Затем он уехал в Америку, Амра осталась в Париже и к тому времени, как она увиделась в Париже с Фальком, стала натурщицей, причем очень известной: позировала и Пикассо, и Матиссу. Не с легкой ли руки Фалька избрала она себе эту профессию?

На полотне «Женщина в белой повязке» (зима 1922/1923, ГТГ) художник изобразил Раису Вениаминовну Идельсон. Раиса родилась в Витебске в семье врача, который пользовался уважением у жителей города. Она была красивой и обаятельной женщиной, очень образованной, владела иностранными языками (французским, немецким, английским), много читала, писала с раннего детства стихи (и продолжала их писать до конца жизни). Рано она начала заниматься живописью: сначала в Витебске, в студии художника Пэна, а затем продолжила эти занятия в Петрограде у Петрова-Водкина. В Москве, став в 1921 году студенткой Вхутемаса, учится в мастерской Фалька, а затем становится его женой. В своем дневнике[3] она прекрасно описала уроки Фалька, а также свое впечатление от его мрачной мастерской-квартиры на Мясницкой, 21. <...> Об этом портрете много написано искусствоведами. В ее образ, очень скромный, сдержанный, Фальк сумел вложить много тепла, нежности, любви. Словно белая голубка, жмется она к теплым кирпичам печки-времянки. Несмотря на то что портрет написан очень обобщенно, мерцающий свет ее доброты исходит от всего ее облика. Лучше, чем самый точный портрет с фотографическим сходством, передает художник ее характер и свою любовь, наполняющую весь холст трепетным, нежным мерцанием белого цвета, насыщенного тысячью оттенков.

В портрете «Женщина, расчесывающая волосы» 1926 года жена художника полна прелести, женственности. В ее улыбке светится ласка и даже чуть-чуть кокетство. Это «домашний» портрет, и он принадлежит сыну Раисы Вениаминовны - Юлию Александровичу Лабасу[4]. Его подарил Роберт Рафаилович Раисе Вениаминовне в конце 1930-х годов.

Картина «Нищий» 1924 года находится в собрании С.А. Шустера[5]. Ни один музей не решился взять ее на закупку или даже в дар. Смущал образ: нищий, озлобленный, с удивительно вылепленной головой мудреца, привлек внимание художника. Именно эта голова и вдохновила Фалька. Нищий сидел в мороз на земле у стены Почтамта на Мясницкой улице, одетый в рваное тряпье, поджав под себя ноги, обмотанные грязными портянками и обутые в лапти. Возле него, опасливо озираясь, толпился народ, который привлекли страстное, обличительное остроумие и хриплые рулады сложнейшей матерщины. Нищий вдохновенно поливал матом советскую власть, которая не только его «справное хозяйство» порушила, семью разбила, по миру пустила, но и всю крестьянскую Россию-матушку раскрестьянила и на голод обрекла. Величественный и грозный, он был похож одновременно на протопопа Аввакума и затравленного волка. Фальк терпеть не мог ругательств, грубости, но необычайная форма черепа, умные, суровые и в то же время чрезвычайно молодые глаза, сильное, грубое, волевое лицо привлекли внимание художника. Фальк вынул из кармана блокнотик, который вечно носил в кармане, и стал прямо на улице, стоя, делать беглые наброски карандашом. «Художник! - зарычал нищий. - Патрет мой рисовать хочешь?» Фальк тихо произнес: «Да, очень хочу написать большую картину с Вас. Я живу здесь недалеко, напротив. Вот только как Вы доберетесь? Восьмой этаж, а лифт не работает». «А чего мне за это будет?» «Я Вам буду платить за каждый час». Нищий потребовал грандиозную по тому времени плату за позирование для «настоящей фотографии в красках», т.е. для портрета. Фальк вырвал листочек из блокнота и написал адрес, объяснил, как идти, и назначил время: «Два часа дня». Это было воскресенье.

Ровно в 14 часов раздался стук в дверь. На пороге стоял нищий, во весь рост, без костылей, весьма прилично одетый: в шубейке на меху, в шапке- ушанке, на ногах - яловые сапоги и блестящие калоши. Прямо-таки справный мужик времен нэпа. Фальк оторопел - у него был уже приготовлен и холст, и краски, но бравый вид «модели» сильно его разочаровал. Художник стал просить, чтобы «модель» предстала перед ним в первоначальном облике - в роли нищего, но «модель» долго спорила и убеждала художника, что «патрет» должен представлять ее во всей красе. В результате сошлись на том, что плату за сеанс нужно увеличить вдвое, и Фальку пришлось на нее согласиться - уж очень заинтриговал злодей художника. Нищий принес свой профессиональный «туалет» и устроился на полу в мастерской. Много рассказал он о деревне, о раскулачивании, о том, как он был тоже раскулачен и избег высылки в Сибирь, удрав в город, где изобрел выгодную «профессию» нищего. «Подают добрые люди щедро, особливо ежели браниться начнешь». Уходя, натурщик заворачивал свое тряпье в добротный мешок и обязательно присовокуплял туда что-нибудь из имущества хозяина. Фальк был рассеян, не замечал пропаж, а если и замечал, то нежелание потерять модель оказывалось сильней брезгливости - уж очень хорошо пошла работа. Писать Фальк любил долго, истово, и он стал нарочно подкладывать «нищему» то что-нибудь из провизии, то серебряные ложки и т.п. Однажды «нищий» ухитрился ухватить ящик с инструментами: щипцы для натяжки холста, молотки и другие нужные художнику принадлежности. Фальк всегда готовил все материалы заранее, очень тщательно натягивал и грунтовал холсты, строго соблюдал традиции своего цеха («Бубновый валет»). На следующий день Фальк обнаружил пропажу, но модель не явилась. Художник побежал на излюбленное место «работы» нищего, но его и днем с огнем уже найти было невозможно. Он, очевидно, перебазировался в другой район города.

Картина экспонировалась на выставках 20-х годов и имела успех. Она была закуплена нашим послом во Франции Сурицем[6] для советского посольства в Париже. Но... как только видел картину любой посетитель (из французов), так сейчас же и «узнавал»: «Voila! Votre Lenin!» («А вот и ваш Ленин!»). Действительно, сократовский череп и пронзительный взгляд прищуренных глаз внушали уважение и даже страх и чем-то напоминали облик Ленина. В конце концов наше посольство обратилось к художнику с просьбой заменить картину другой, что и было сделано (какой именно была замена, Фальк забыл).

Погрудный портрет Константина Сергеевича Станиславского (Алексеева)[7], отца второй жены Фалька, Киры Константиновны Алексеевой[8], написан в 1926 году. Фальк относился к Константину Сергеевичу с величайшим уважением, любил его как человека и восторгался его артистическим талантом. Быть может, тот трепет, который художник всегда испытывал перед личностью Станиславского, помешал Фальку перейти за грань почти официального портрета. По свидетельству современников (актеров МХАТа), портрет очень похож, но в нем нет той мощи, которая была в натуре, и нет восторга перед моделью, проникновения в его внутренний мир. Это портрет скорее документальный, внешне точный, но не вылившийся в образ великого артиста.

Много портретов Фальк написал в Париже. Очень хороши у него портреты совсем простых людей - он любил их писать.

«Бретонский рыбак» (1934, ГТГ). На выставке вы можете познакомиться с бретонцем, который нацарапал на холсте Фалька свое имя: «Ив ле Паон» (по-нашему, Иван Павлинов). Как все бретонские рыбаки, он был бесстрашный, сильный, но довольно примитивный, так сказать, «дитя природы». На берегу любил выпить и погулять. Фальк был очарован суровым пейзажем Бретани и ее людьми, похожими на древние изваяния из камня и дерева. Он рассказывал мне, что океан там очень бурный, ловля рыбы требует и силы, и храбрости. Редко кто из рыбаков умирает в своей постели. Каждый вечер на берегу собираются жены, дочери, матери и зорко всматриваются в даль, в тревоге ожидая появления на горизонте багряных парусов рыбачьих судов. В своих черных платьях и белых чепцах они словно птицы, глаза у них бесцветные от бесконечного вглядывания в даль.

Вот портрет «Старуха» (1931, ГТГ). Как-то Фальк встретил эту старуху за городом. Это было году в 1931-м. Тогда еще Валерик[9] к нему не приезжал, он жил в деревне и гулял по лесу со своим сиамским котом и собирал грибы. Кот очень любил грибы; сначала он наедался сам, а потом хриплым мяуканьем показывал Фальку грибные места. Фальк был занят этим и вдруг услышал шорох у себя за спиной. Оглянулся и прямо остолбенел от восторга: перед ним стояла настоящая ведьма, нагруженная вязанкой хвороста, с красным огнем в глазах, с седыми волосами, совершенно ошарашенная такой колдовской сценой: кот собирает грибы вместе со странным человеком. Фальк бросился к ней с просьбой, чтобы она ему позировала. Некоторое время они смотрели обалдело друг на друга, а потом старушка опомнилась и заковыляла прочь. Когда Фальк пришел к своей хозяйке и рассказал ей, что встретил такую старую нищенку, одетую бедно и собирающую хворост, хозяйка сказала: «А, это матушка Катрин. Она совсем не бедная и не нищая. У нее большой дом здесь, в деревне. А хворост она собирает, чтобы не тратиться на уголь. Но если Вы ей пообещаете денег, она Вам будет позировать». Фальк с трудом проник в ее крепость, цитадель, это был большой двухэтажный дом с глухим забором, даже с колючей проволокой поверху. Старуха долго разглядывала его через решеточку калитки, но потом, когда он помахал пачкой франков, она его впустила и стала позировать. Но позировала она плохо - постоянно засыпала. Она хотела заработать за позирование и в то же время боялась, что она зря тратит время, и старалась поспать немножко, потому что она мало спала - все время копошилась по хозяйству: у нее был большой фруктовый сад, она торговала. Фальку тяжело было ее писать, потому что видеть перед собой такую человеческую развалину было ему не по душе. Я сказала Фальку: «Ты знаешь, а ведь она была красавица, какой у нее замечательный лоб, и овал лица тоже, наверное, был красивый». «А ты угадала. Она была красоткой, завидной невестой, но очень разборчиво выбирала женихов, чтобы не прогадать и не растерять свое богатство, а приумножить его». Фальк говорил, что скупость очень часто встречается у французов, особенно у крестьян, у буржуа; вспоминал Бальзака, Мопассана10. Он считал эту работу своей большой удачей!

«Портрет сына» (1933, ГТГ). В 1933 году к Роберту Рафаиловичу в Париж приехал его сын Валерик. Валерику в это время было 17 лет. Он был очень болезненным мальчиком. Высокий, стройный, гибкий, как тростинка, с красивым, породистым лицом, он был похож на свою мать, Елизавету Сергеевну Потехину. «И радостно, и горестно, - пишет Фальк в Москву. - Такой он худенький и бледный». Фальк принял все меры, чтобы найти доктора, который помог бы поправить здоровье сына. Самое главное - режим. Отец превратился в брата милосердия: обтирания, гимнастика, прогулки, правильное питание. Валерик стал поправляться и позже даже поступил в художественную студию, где учили офорту, гравюре на дереве и линолеуме и, конечно, рисунку. Роберт Рафаилович пишет Елизавете Сергеевне: «Рисует он так замечательно не только внешне, но в самой глубочайшей сущности искусства. И представь себе, совсем на принципах Рембрандта - все это совершенно непосредственно, ведь он очень мало еще смотрел искусство»[11]. В письме к матери 18 сентября 1933 года Фальк писал в Москву: «Несмотря на болезненное состояние Валерика, его присутствие мне дает очень и очень большое удовлетворение. Он уже теперь настоящий мне друг. Он понимает самые сложные вопросы, и его понимание совершенно родственно моему»[12]. Жизнь с Валериком была нелегкой.

Помимо ухода за сыном приходилось зарабатывать на жизнь и вести все хозяйство. «Живу я совсем без прислуги - все, абсолютно все приходится самому делать: и печку топить, и на базар ходить, и кухаркой быть, и мастерскую убирать и т.д., и художником быть, и заработка искать, и с людьми встречаться. А ведь для того, чтобы картины писать, нужно, чтобы настроение было не только спокойное, но и возвышенное». (Из письма к матери в декабре 1933 года.)[13]

Вот из Пензенской галереи замечательный портрет Абрама Минчина[14], рано умершего художника, с которым Фальк дружил, написанный очень легко, почти эскизно. (Возможно, что Фальк хотел бы его писать и дальше, но не получилось[15]. Минчин не жил в Париже, только наезжал туда[16], и Фальк гостил у него[17].) Абрам Минчин родился в России, в Киеве, но в начале 1920-х годов уехал [через Берлин] в Париж. Там участвовал в выставках и пользовался успехом, но рано умер. Шел на этюд как-то и по дороге умер среди цветущих полей[18].

В Курской областной художественной галерее хранится портрет «Парижанка (Элиан Тайар)», написанный Фальком в 1935 году. В наружности Элиан Тайар сочетается французская грация и элегантность с восточной томностью, она - дочь французской маркизы и арабского шейха[19]. В жизни Парижа она играла некоторую роль - была кинорежиссером[20]. Как-то Фальк увидел ее в кафе и сразу же загорелся желанием написать ее портрет. Преодолевая свойственную ему всегда застенчивость, он подошел к ней, представился и довольно неловко выразил желание писать ее... Робость и явное восхищение художника тронули красавицу. Но сначала она хотела познакомиться с его живописью. Фальк пригласил ее и ее спутника посетить выставку «Осеннего салона», которая была расположена как раз поблизости и где экспонировались и работы Фалька. Мадам Тайар очень понравились картины Фалька, а ее возлюбленный тут же заказал Фальку ее портрет. Работа над портретом затянулась на несколько месяцев, а тем временем заказчик разорился - он был финансистом и играл на бирже. Портрет остался не выкупленным у художника. Чтобы утешить модель, Фальк написал несколько акварельных и пастельных ее портретов (в этой технике он работал очень быстро) и подарил ей один из них по ее выбору.

«Больная гречанка» (1935, ГТГ). «Я не люблю писать благополучных людей. Люди несчастные обладают для меня какой-то притягательной силой, тайной», - говорил Фальк. Эта гречанка, уроженка солнечной Греции, тихо умирала в сыром,холодном для нее климате Парижа. (Помните у Пушкина в «Каменном госте»: «…там, далеко на севере, в Париже...»?). Жила она очень бедно, в мансарде без отопления, отогреваясь коптящей керосинкой. У нее был туберкулез. Фальк писал ее очень долго и, когда наконец закончил портрет, сказал: «Вот теперь Вы отдохнете, я ведь Вас очень измучил?» Она грустно улыбнулась: «Мне теперь будет не для чего жить, все же было занятие.» Вскоре она умерла. Кто она была? Чем занималась? Увы, в свое время я не расспросила Фалька. А недавно я ее встретила в Москве - живую, энергичную, требовательную.

Фальк не хотел даже близким говорить о своих «связях» с русскими эмигрантами во Франции. Поэтому Вера Алексеевна Лаврова, дочь известного русского политического деятеля и писателя[21], превратилась в «гречанку». Недаром я озаглавила свои воспоминания о моделях Фалька «Люди и образы. Биографии и легенды»[22]. Вера Алексеевна довольно убедительно описала обстановку мастерской Фалька, которая была известна по его письмам родным и по рассказам Ильи Эренбурга. Особенно ярко мне запомнился ее рассказ, что она часто приходила в мастерскую Фалька (у нее был ключ от нее), сидела в кресле, читала и наблюдала, как Фальк работает, стоя за мольбертом. «У него при этом спина и затылок были очень напряженными». Подобные детали в ее рассказах внушали мне какое-то уважительное отношение к этой женщине. Я по мере возможности старалась помочь ей в ее метаниях между Францией и Россией. Она принимала участие в Сопротивлении, и ее с почестями принимали в Союзе писателей и других общественных организациях, на средства которых она ездила по Союзу. Я возила ее на выставки, помогала ей деньгами, но в Париже у нее было прибежище в пансионате ветеранов, хорошая пенсия (600 рублей на наши деньги), но эта пенсия целиком, по ее словам, уходила на оплату пансионата. Наш пансионат (у Речного вокзала), считающийся в наших художественных кругах очень престижным, показался ей невероятно убогим. И она убегала оттуда, живя у добрых знакомых на их средства. Умерла она где-то на распутье между Москвой и Парижем.

Весной 1944 года написан портрет «Женщина в желтой блузе» (ГТГ). Накануне этого года мы вернулись из эвакуации из Самарканда. С первых же солнечных дней ранней весны у меня «проснулась» тропическая малярия, которую я приобрела в 1943 году: высокая температура, озноб, сменяющийся страшной слабостью и пониженной температурой. От акрихина я стала совсем желтая, а от слабости лицо приобрело какой-то бледно-зеленый цвет. Купленная по дешевке блузка из шелка-сырца ярко-желтого цвета подчеркивала бледность. (В эвакуации я распродала все свои «наряды», и пришлось купить то, что попалось под руку и было доступно по цене.) Как часто бывает, художники ценят костюмы совсем с других позиций, чем нехудожники. Как только болезнь пошла на убыль, я поднялась, чтобы умыться и вымыть голову. Когда после этого «подвига» в совершенном изнеможении я собиралась снова лечь в постель, Фальк окликнул меня и велел замереть в этой позе, быстро притащил мольберт и холст (этюдник всегда стоял у него наготове) и стал поспешно писать. Но я не могла позировать в таком состоянии более 20-30 минут, снова валилась на кровать, снова и снова меня трепала лихорадка, а Фальк, выжидая, когда приступ кончится, сейчас же сажал меня позировать хотя бы на 20 минут. Я стала поправляться и уже могла бы сидеть дольше, но - вот беда! - появился легкий румянец на щеках, губы порозовели и... я стала неинтересной моделью для данного образа. Как муж Фальк радовался моему выздоровлению, а как художник огорчался. По правде сказать, я думала во время сеансов только о том, чтобы «продержать позу» хотя бы полчаса, старалась изо всех сил - жаль было Фалька, ему очень хотелось писать меня именно в этом состоянии. Позже он как-то сказал: «Когда я писал твой портрет в желтой блузке и в белой косыночке, я думал о “Женщине с Майорки"[23] Пикассо - есть там и хрупкость, и какая-то гордость, достоинство».

Портреты Таты Сельвинской[24] Фальк написал в 1944 году в Переделкине, на даче поэта И.Л. Сельвинского. Первый ее портрет написан им по заказу Ильи Львовича и называется «Тата в красном»[25] (частное собрание, Москва). За столом, сложив перед собой руки, сидит очень миловидная смуглая девочка. Второй портрет - «Тата в голубом» (частное собрание, Москва) - написан вслед за первым. Фальк писал этот портрет для себя - более экспрессивно, без оглядки на безукоризненное сходство. Хорошо писалось художнику в атмосфере этого деревянного теплого дома. За стеной слышался энергичный стрекот машинки - Сельвинский писал. Слышался звонкий голос Берты Яковлевны, жены поэта. Ей вторил щебет птиц за окном, сквозь густые ветки сада пробивалось солнце, и солнечные зайчики прыгали на полу и на стенах. Фальку не хотелось уходить из этой уютной обстановки. А Тата, позируя, всегда молчала загадочно и глубокомысленно.

Осенью этого же года Тата стала брать уроки живописи у Фалька, посещая его мастерскую[26]. «Свет и запах его комнат целиком проникал в его холсты. Когда я смотрю на эти перламутровые полотна, я вспоминаю драгоценное мое детство. <...> Удивительной была его жизнь, без суеты, без зависти, без позы, истинная жизнь художника», - написала Тата в своих воспоминаниях[27].

Мы любили приходить к Сельвинским в гости в их нарядную, уютную квартиру в Лаврушинском переулке, сидеть в столовой за столом, уставленным яствами. Мне очень хотелось послушать, как Сельвинский читает свои стихи, но сам он предпочитал слушать рассказы Фалька о Париже, перебирая при этом тихонько свои янтарные четки. Веселая Берта Яковлевна звонко смеялась моим рассказам о событиях в нашей мастерской. Помню, как появилась идея написать портрет сводной сестры Таты - Цили Воскресенской[28]. Мы сидели за столом и хохотали. Вдруг в дверях столовой возникла стройная фигурка девушки с высокой прической, с густо напудренным лицом - Циля только что явилась из театра и, едва успев смыть грим, поспешила к гостям. Яркий голубой свитер обтягивал ее. Фальк, который раньше будто бы и не замечал Цили, а глядел только на Тату, был поражен - он уставился на нее, снял очки, протер их, снова надел и целый вечер не спускал с нее глаз. Потом он попросил разрешения писать ее портрет[29]. Его, так же как и портрет «Тата в красном», купили Сельвинские.

Как-то согласился позировать В.Б. Шкловский[30], не рассчитывая, что это - затяжная история. Этот подвижный, чрезвычайно живой человек с трудом усидел всего лишь несколько сеансов. Он постоянно вскакивал, делал зарядку и попросту торопился сбежать. Я специально взяла на несколько дней отпуск, чтобы развлекать во время сеансов Шкловского, и чуть ли не танцевала перед ним. Но я не смогла его удержать, и портрет остался в той стадии, которая не удовлетворяла ни художника, ни модель. «Выковать» Фальку холст до нужной кондиции не удалось, а Шкловскому казалось, что Фальк просто неудачник, «мажет много раз по одному и тому же месту». Вот еще раз доказательство того, что писатели редко чувствуют живопись как таковую, они идут к ней через литературу, через сюжет. Все же портрет получился очень характерным. За спиной писателя полки с книгами создают «урбанистический фон». Фальк просил меня так «случайно» расположить книги, чтобы они создавали образ какого-то беспокойного современного города. «Случайно» мне это удалось. А Шкловский того гляди выскочит из рамы и начнет сыпать афоризмами и остроумными «наоборотами».

Среди тех, кто позировал Фальку, одним из самых замечательных людей был Александр Георгиевич Габричевский[31]. Человек невероятной эрудиции, историк искусства, полиглот, художник, «человек Ренессанса», как говорили о нем друзья. Он был уникален даже среди людей своего поколения. До начала работы над портретом особой близости между Робертом Рафаиловичем и Александром Георгиевичем не было. Фалька больше привлекала его жена - Наталия Алексеевна Северцова[32]. Ему очень нравились ее картины - такие своеобразные, необычные, смелые. Ее можно было бы назвать самодеятельной художницей, если бы ее творчество не носило отпечатка высокой интеллектуальности.

Однажды к Роберту Рафаиловичу пришла взволнованная Наталия Алексеевна и сообщила, что Александр Георгиевич заболел, он слепнет. Ему запретили пить, читать, работать, и он впал в неодолимую меланхолию. Она просила: «Начните писать его портрет, для него это будет каким-то занятием». Фальк тотчас же отправился к Габричевскому и привел его к нам. Первый портрет - погрудный - довольно точно передает сходство, изыскан по колориту. Фальк писал его несколько месяцев. Во время сеансов и мастер, и модель много говорили. Это были очень глубокие беседы об искусстве, поэзии, литературе, музыке. Они делились друг с другом самыми заветными мыслями, размышлениями о себе и о времени. Часто после сеансов живописи они садились за рояль и играли в четыре руки «Бранденбургские концерты» Баха, сонаты Бетховена и Моцарта. И тут же анализировали эти великие произведения. Когда я бывала дома во время этих сеансов, то мне казалось, что, слушая эти изумительные лекции, я погружаюсь в эпоху Средневековья или Возрождения. А что говорить об их оценках современных им событий! Фальк обычно провожал Габричевского до дома[33].

На следующий год осенью Фальк начал новый портрет Габричевского - поколенный. Мощная фигура его, облаченная в свободную домашнюю куртку, полна энергического движения. Даже странно, что такую живую, полную динамики позу удалось сохранить в процессе длительной работы. Великолепная голова Габричевского, словно изваянная скульптором, - это голова мыслителя, утверждающего и воплощающего свои идеи.

Сеансы проходили у нас в мастерской, но Фальк и Габричевский были неразлучны по целым дням: то играли в четыре руки на рояле у нас, то посещали вместе концерты Святослава Рихтера. Разговоры художника и модели бывали очень серьезными и содержательными. Надо сказать, что Александр Георгиевич был человеком исключительно образованным, знал много иностранных языков, переводил Данте, комментировал Томаса Манна, читал лекции по архитектуре, по истории живописи, был знатоком музыки и сам играл, рисовал, писал. Но у него вовсе не было высокомерия, свойственного эрудитам, говорить с ним было легко и приятно, и даже собеседник сам себя чувствовал в беседе с ним умнее и интереснее, чем обычно.

Еще в начале 20-х годов, познакомившись при постановке пьесы И.Л. Переца «Ночь на старом рынке»[34] с замечательным актером С.М. Михоэлсом[35], Фальк очень захотел писать его портрет.

Некоторые считают, что Михоэлс был некрасив, даже, может быть, уродлив. Мне же его живое, умное, постоянно меняющееся лицо казалось прекрасным. Те, кто видел его на сцене, не могли забыть его вдохновенной, выразительной пластики. Фальк всегда был под обаянием его таланта и ума, но он только в конце 40-х годов добился от Михоэлса согласия на позирование для портрета. В те годы Михоэлс был занят до предела: руководство ГОСЕТом, еврейский антифашистский комитет, выступления, режиссура и игра на сцене не давали ему возможности посвятить час-два художнику. И тогда Фальк попросил у Михоэлса разрешения присутствовать в его кабинете на приемах посетителей. Иногда он просиживал там несколько часов подряд, наблюдая за тем, как Михоэлс беседует с людьми, и делал наброски. Движения Михоэлса были непредсказуемы. Мимика его менялась молниеносно в зависимости от содержания беседы. «Михоэлс - великий актер. Актер от Бога. Он не играет, он живет. Живет в непрерывном общении», - говорил Фальк. Фальк так увлекся этой игрой, что часто забывал рисовать, наслаждаясь лицезрением беседующих. Несколько совершенно разных обликов Михоэлса, запечатленных Робертом Рафаиловичем, сохранились у нас дома, а затем разошлись по музеям. Над портретом с натуры с перерывами Фальк работал не один год. Он закончил его в год трагической гибели артиста, накануне его отъезда в Минск, где он был убит.

Мы провели с Фальком и Михоэлсом незабываемый вечер у генерала Линькова[36], легендарного «Бати» белорусских партизан. По книге Линькова «В тылу у врага» была поставлена в ГОСЕТе пьеса «Леса шумят»[37] в декорациях и костюмах Фалька[38]. Когда мы ехали в такси домой (Михоэлс отвозил нас), я спросила: «Соломон Михайлович, не жалеете ли Вы, что Вам из-за вашей кипучей деятельности не остается времени для новых ролей?» Михоэлс ответил: «А я еще мечтаю сыграть Шекспира, “Венецианского купца" и “Ричарда III"». Те, кто видел гениальный дуэт Михоэлса и Зускина в «Короле Лире», могут себе представить, каких творческих откровений лишились зрители...

Посещали Фалька поэты и писатели: Б.А. Слуцкий, В.А. Каверин, И.Л. Сельвинский с семейством, Ксана Некрасова.

«Портрет поэта Ксении Некрасовой» (1950, ГРМ)[39] Фальк решил писать совершенно неожиданно, когда Ксения пришла к нам в длинном, почти до пола, бумазейном платье, сшитом для нее Лилей Яхонтовой[40]. «Мне подарили бархатное платье, а бусы я из фасоли нанизала», - покрасовалась она перед нами. «То, что надо!» - воскликнул Фальк. Он усадил ее на табуретку и начал писать портрет на фоне беленых стен нашей мастерской. Она сидит, сложив маленькие руки на коленях, и смотрит на зрителя отрешенно и печально. Фальк говорил, что в ее портрете ему хотелось передать целомудренность и народность ее поэзии. «Хотелось слепить ее комом, как вятскую игрушку из глины, округло, крепко».

Немногие знают поэзию Ксении Некрасовой, немногие любят и понимают ее стихи, наивные, целомудренные и возвышенные. О ней сложено много былей и небылиц. Судьба ее трудна. Но в ее стихах мы не найдем жалоб на собственное горе и невзгоды. Она писала о себе так: «Я долго жить должна. Я - часть Руси». Фальк говорил, что следующие строки ее стихов напоминают ему плач Ярославны из «Слова о полку Игореве»:

Что ты ищешь, мой стих,
преклоняя колени у холмов погребальных?
Для чего эти листья осины
у тебя в домотканом
подоле лежат?
О, поэт!
Это ж слезы,
и плачи,
и вопли
я собрал на могиле
у наших солдат.
Ты возьми их –
и сделай весну.
Слышишь, аисты
крыльями бьют
на семи голубых холмах?

В процессе работы Фальк не показывал Ксении портрета. Она, очевидно, представляла себя иначе, чем в изображении художника. Увидев полотно, она сказала мне: «Что же он меня написал как домработницу, я же изысканная». «Ксаночка, ты не изысканная, а ты лучше, ты народная. И ты прежде всего Поэт». Ксения как будто несколько утешилась. Фальк показывал своим гостям этот портрет, и всем он очень нравился. Потом и Ксения увидела в нем свой истинный образ, образ народного поэта.

Пожалуй, в портретах его больше всего привлекала общая пластика тела, чем психология выражения лица. А жеста он не любил, считая его иллюстративным. Думал, что характер человека меньше раскрывается в лице, в мимике, чем в движениях (но не в жестах!) рук или их покойном состоянии. Утверждал, что «профиль - то, что дано природой», а над «фасом» человек поработал, научился что-то скрывать. «Всего откровеннее - спина», - говорил Фальк.

Подготовка текста, публикация и комментарии Юлии Диденко
 

1. Из воспоминаний А.В. Щекин-Кротовой // Роберт Фальк. Рисунки, акварели, гуаши: Каталог выставки. М., 1979.
2. Амра Томпсон (около 1900-?) - дочь циркового артиста, натурщица.
3. «...Идем к Фальку. Он живет на Мясницкой улице, в доме, где были мастерские “Зодчества и ваяния”, на 8-м этаже, в бывшей мастерской Архипова. Подымаемся по бесконечной лестнице, т.к. лифт не работает. <...> Огромная, холодная мастерская, большие полотна (их много-много!). Необычайный беспорядок. Фальк кажется мне в этой огромной мастерской еще большим, чем обычно». См. подробнее: Идельсон Р.В. Из дневника ученицы Вхутемаса // Р.Р. Фальк. Беседы об искусстве. Письма. Воспоминания о художнике / Сост. А.В. Щекин-Кротова. М., 1981. С. 167-175. (Далее: Р.Р. Фальк. Беседы об искусстве.)
4. Ю.А. Лабас (19332008) - ученый-биолог, мемуарист. В настоящее время картина хранится у его дочери, Алисы Юлиевны Лабас.
5. Соломон Абрамович Шустер (1934-1995) - крупный ленинградский коллекционер, кинорежиссер. В настоящее время работа хранится у его внука, Валентина Марковича Шустера, Санкт-Петербург
6. Яков Захарович Суриц (1882-1952) - советский дипломат, полномочный представитель СССР во Франции (1937-1940).
7. Константин Сергеевич Станиславский (18631938, настоящая фамилия Алексеев) - театральный режиссер, актер, педагог, теоретик, руководитель и реформатор театра. Вместе с В.И. Немировичем-Данченко основал Московский Художественный театр (1898).
8. К.К. Алексеева (1891-1977) - художница, вторая жена Р.Р. Фалька, дочь К.С. Станиславского и М.П. Лилиной.
9. Валерий Романович Фальк (1916-1943) - художник, сын Р.Р. Фалька и его первой жены Е.С. Потехиной. В 1933 году приехал к отцу в Париж, где они вместе прожили до отъезда на родину в декабре 1937 года.
10. На основе подробного и неоднократно повторенного Фальком рассказа об этой старухе А.В. Щекин-Кротова написала маленькую новеллу, см.: Люди и образы. Биографии и легенды // Панорама искусств. Вып. 8. М., 1985. С. 203-208.
11. Цит. по: Р.Р. Фальк. Беседы об искусстве. С. 137.
12. Там же. С. 134.
13. Там же. С. 135.
14. Абрам Минчин (1898, Киев - 1931, Ла Гард, близ Тулона) - французский художник, выходец из России. В Париж приехал в 1926 году, примыкал к кругу живописцев, группирующихся вокруг Хаима Сутина и Марка Шагала.
15. «Фальк в один или два сеанса написал портрет Абрама Минчина, который тому очень понравился, и он просил Фалька продать или подарить ему. Однако Фальк не согласился, он хотел продолжать работу, так как любил работать над портретом долго, особенно если модель ему очень нравилась. Минчин не стал дольше позировать. Художники слегка повздорили». (Цит. по: Р.Р. Фальк. Беседы об искусстве. С. 115-116).
16. В последние годы А. Минчин с семьей часто жил в Провансе.
17. Из написанного в поезде письма Р.Р. Фалька к жене Р.В. Идельсон от 2 апреля 1931 года: «Неделю я провел у Минчина [на юге Франции]. Это был для меня самый настоящий отдых во многих отношениях. Очень для меня было важно его такое теплое душевное отношение <...>». (Цит. по: Р.Р. Фальк. Беседы об искусстве. С. 115).
18. См. письмо Р.Р. Фалька жене Р.В. Идельсон от 6 мая 1931 года: «Вся неделя эта у меня прошла под впечатлением смерти Минчина. Приехала его вдова с девочкой, и я с нею много времени проводил. А все-таки мне нравится его смерть - умер он, идя с работы, неся в руках неоконченный холст. Холм с красными цветами. Было ему 33 года. Он мне все ближе и ближе становится. Ты знаешь, как мне нужен мужчина-друг. Он таковым был для меня». (Цит. по: Р.Р. Фальк. Беседы об искусстве. С. 118).
19. Элиан Тайар (ElianeTayar, 1903-1986) - актриса, кинорежиссер, ливанка по происхождению. Одна из первых режиссеров ливанского кино. В начале 1930-х в Париже была близкой подругой М.Д. Либерсон, основательницы парижского детского кукольного театра «Петрушка», чья дочь, известная переводчица Лилианна Лунгина, вспоминала: «Я очень хорошо помню, как одна ее [мамина] подруга, которую я обожала, - она была актриса в кино и невероятная красавица с огромными зелеными глазами, звали ее Элиан Тайар, она иногда водила меня на киностудию с собой и почему-то всем там говорила, что я ее дочка. <...> У нее, очевидно, была тоска по ребенку, и она как- то привязалась ко мне, <...> может быть, покоренная тем, что я ее так обожала, так ею восхищалась. Но однажды я получила от нее письмо, где Элиан писала, что больше не сможет с нами видеться: она встретила какого-то мужчину, который потребовал от нее прекратить все прежние знакомства. Хотел, чтобы она принадлежала только ему. Кроме того, он был роялист и ненавидел все, что связано с Советским Союзом. Я была совершенно убита нашим разрывом и страшно плакала. <...> Мы жили в Москве уже около года [речь идет о 1935-м], и вдруг я получила от нее письмо. Элиан писала: “Я очень несчастна, человек, которого я любила, бросил меня. Нельзя ли мне приехать и увидеться с вами? Возможно, я смогу начать новую жизнь”. Я ей тут же ответила - но больше никогда ничего о ней не слышала». (Цит. по: Подстрочник: Жизнь Лилианны Лунгиной, рассказанная ею в фильме Олега Дормана. М., 2010. С. 51, 54, 62, ч/б фото на вклейке между с. 64-65).
20. Элиан Тайар известна также как актриса. В ее фильмографии пять французских фильмов рубежа 1920-1930-х годов: экранизация романа Э. Золя «Деньги» («L’Argente», 1928, немой, режиссер М. л’Эрбье, в эпизоде); «Laveine» (1928, режиссер Р. Барберис, в роли субретки); главная роль в «Amour et Car- refour» (1929, режиссер Ж. Пекле); «Embras- sez-moi» (1929, режиссер Р. Пеги); «L’ame de Pierre» (1929, режиссер Г. Руде). Работала помощником датского режиссера К. Дрейера на съемках мистического фильма «Вампир: Сон Алена Грея» («Vampyr - Der Traum des Allan Grey», 1932).
21. Сведения о модели приведены в статье: Баделин В. «Гречанка» из России: (К истории одного портрета Р. Фалька) // «Ленинец» (г. Иваново). 1987. №153. 9 августа. С. 3.
22. Рассказ о «больной гречанке» не вошел в публикацию в «Панораме искусств» (вып. 8, М., 1985).
23. Имеется в виду работа П. Пикассо «Испанка с острова Майорка» (1905; картон, гуашь, акварель; 67 x 51; собрание ГМИИ имени А.С. Пушкина).
24. Татьяна Ильинична Сельвинская (1927-2020) - живописец, сценограф, педагог, поэт, дочь поэта И.Л. Сельвинского.
25. Р.Р. Фальк. Портрет Татьяны Сельвинской (в красном). 1944. Холст, масло. 71 * 59. Частное собрание, Москва.
26. Т.И. Сельвинская уточнила эти сведения: она брала уроки у Фалька с 1938-го по 1941 год и в 1943-1944 годах. «Я училась у него дважды. Первый раз благодаря отцу. Я рисовала как родилась. К 11 годам родители, видимо, поняли, что надо меня учить. Ученица Фалька, известный театральный художник Софья Вишневецкая, жена Всеволода Вишневского, была папиным другом и посоветовала отдать меня Фальку. Художник жил напротив Дома на набережной, мы - в Лаврушинском переулке, поэтому в 11 лет я могла одна ходить туда. Он жил в мансарде над Шведским посольством. <...> Мастерская изумительная, свет в ней был пепельный. Такая настоящая мастерская художника, большая, достаточно аккуратная. Стоял клавесин, он играл на нем. Он меня ничему не учил. Ставил мне натюрморты, и я их писала. Он меня только хвалил и играл, а я под его музыку писала. Я два года училась у него, до 1941-го. В 1941-м мы уехали, в 1943-м я вернулась и с 1943-го по 1944-й ходила к нему. Тогда он уже меня учил. Мне было 16 лет. Фальк учил, что каждый мазок на холсте надо составлять. Трудно это было безумно. Когда я сама стала учить, вдруг оказалось, что все помню. До войны он с папы брал деньги, а после войны перестал, а он уже был совершенно нищим. Тогда папа заказал ему мой портрет. Фальк приезжал каждый день: один день он писал мой портрет в красном, а другой день - в голубом. Писал час, потом час лежал, потом еще час писал». (Из документального фильма «Автопортрет в красной феске. Роберт Фальк». Россия, 2006. Автор сценария О. Меркушева, режиссер А. Шувиков. Цит. по: https:// tvkultura.ru/brand/show/ brand_id/29233/)
27. См.: Сельвинская Т.И. Мой учитель // Р.Р. Фальк. Беседы об искусстве. С. 178-179.
28. Цецилия Александровна Воскресенская (1923-2006, урожденная Абарбарчук), актриса, преподаватель сценического мастерства, сводная сестра Т.И. Сельвинской, падчерица И.Л. Сельвинского; автор книги мемуаров «Мои воспоминания» (Симферополь, 2003), где в главе «Только начало» (с. 141-149) приведен рассказ об истории создания портрета.
29. Р.Р. Фальк. Портрет Цецилии Воскресенской. 1946. Холст, масло. 74 * 60,5. Частное собрание, Москва.
30. Виктор Борисович Шкловский (1893-1984) - писатель, литературный критик, теоретик литературы и кино, сценарист.
31. А.Г. Габричевский (18911968) - искусствовед, теоретик пластических искусств, переводчик, литературовед, сын знаменитого ученого-бактериолога Георгия Норбертовича Габричевского. С начала 1950-х годов был одним из самых близких друзей Фалька.
32. Н.А. Северцова-Габричевская (1901-1970) - художница, актриса, ученица Ю.А. Завадского, хозяйка легендарного дома в Коктебеле.
33. А.Г. Габричевский с женой жили в Москве по адресу: ул. Герцена, д. 6, кв. 20.
34. Перец Ицхак Лейбуш (1852-1915) - писатель, один из основоположников новой литературы на идише. В символической пьесе «Бай нахт ойфн алтн марк» («Ночью на старом рынке», 1907), написанной белым стихом, размыта грань между реальностью и фантастикой, между жизнью и смертью.
35. Соломон Михайлович Михоэлс (настоящая фамилия Вовси, 1890-1948) - актер и режиссер Государственного Еврейского театра (ГОСЕТ), театральный педагог, общественный деятель. Народный артист СССР (1939). Лауреат Сталинской премии второй степени (1946).
36. Григорий Матвеевич Линьков (1899-1961) - легендарный командир 1-го Белорусского партизанского отряда (1941-1942), с 1943-го - командир диверсионноразведывательной группы, известен под псевдонимом Батя. Полковник, Герой Советского Союза (1943).
37. Спектакль «Леса шумят» по пьесе А. Брата и Г.М. Линькова поставлен в 1947 году (режиссер С. Михоэлс, композитор Л. Пульвер).
38. Многочисленные наброски и эскизы декораций к этому спектаклю, включая эскиз занавеса, в настоящее время хранятся в Государственном центральном театральном музее имени А.А. Бахрушина.
39. Ксения Александровна Некрасова (1912-1958) - поэт. Подробный рассказ о работе Фалька над портретом Некрасовой см.: Щекин-КротоваА.В. Люди и образы. Биографии и легенды // Панорама искусств. Вып. 8. М., 1985. С. 216-227.
40. Еликонида Ефимовна Яхонтова (в девичестве Попова, 1903-1964) - режиссер, литератор, художница, жена актера В.Н. Яхонтова.