«Люблю в пристанище я это заходить...»

Мне в жизни очень повезло, что я была знакома с Робертом Рафаиловичем Фальком. Это случилось благодаря моей маме, Еве Павловне Розенгольц. Она была ученицей Фалька во ВХУТЕМАСе в 1920-е годы и очень ценила его как художника и как педагога. Сейчас мне кажется, что я чуть ли не всю жизнь знала это имя. Но запомнилось оно четко, когда мама сказала папе:[1] «Приехал Фальк». Они переглянулись и пожали плечами. Шел 1937-й год. У мамы арестовали двух братьев, одного из них расстреляли, а его детей, моих двоюродных сестер, она взяла к нам. Ее уволили с работы, и вокруг образовалась человеческая пустота. В это самое трудное время пришел Фальк. Я тогда его впервые и увидела. В детстве я любила рисовать, и мама попросила меня показать рисунки Фальку. Он смотрел доброжелательно, с улыбкой. Мама спросила: «Надо ли ее учить?» - «Нет, не надо, не надо ее портить». Я очень обрадовалась, что можно не учиться.

Интерьер мастерской Фалька в доме Перцова. 1974
Архив А.В. Тимофеева, Москва

Потом уже я помню, как Фальк вернулся из эвакуации - это был 1943 год. Мама часто к нему приходила. Ей очень нравились его работы, которые он привез из Средней Азии. Однажды она принесла рисунок: это был Самарканд, площадь, вдали виднелась мечеть Биби-Ханым[2] и женская фигурка красновато-блеклого цвета на золотистом фоне. И небо такое серовато-голубое, не синее, не грубое, как синька, а чувствовалась пыль азиатская и раскаленный воздух. Замечательная гуашь была. Фальк дал рисунок ей подержать у себя. Но мама вечером пошла показать его своим друзьям, а когда вернулась, то увидела, что в папке рисунка нет. Жутко взволновалась, тут же помчалась назад и заметила его, гонимый ветром, под бровкой тротуара. Осень, дождливая погода, вот- вот должен был подъехать троллейбус... Схватила этот лист и спасла его. На следующий день она, конечно, пошла к Фальку, чтобы отдать рисунок. Он ее совсем не ругал и даже предложил оставить его у себя или взять другой. Но мама отказалась и зареклась: «Никогда ни у кого ничего не буду брать».

Уже шел 1949 год. Маму арестовали в августе. Как только Роберт Рафаилович узнал об этом, сразу же забеспокоился о работах мамы и просил, чтобы я к нему отнесла все, что осталось после обыска неопечатанным в ее комнате. Мне удалось сохранить большой холст - тройной портрет «Стариков»[3], ее дипломную работу, написанную в мастерской Фалька во ВХУТЕМАСе. Мои друзья-однокурсники помогли мне отнести эту картину к нему. Я помню, что никого не было дома и мы ее оставили на площадке перед дверью, так она и хранилась у него в мастерской до маминого возвращения. Фальк показывал эту работу тем людям, которым это могло быть интересно. Прежде всего Александру Георгиевичу Габричевскому[4]. Спустя много лет Габричевский спросил у Ангелины Васильевны[5], какова судьба автора «Стариков», тогда она направила его к маме. Александру Георгиевичу очень понравилось ее творчество. Ему было понятно, что она делает и над чем работает. Он увидел в ее новых работах уже другого художника. Для мамы было очень важно его одобрение и поддержка, тем более такого серьезнейшего теоретика искусства, как Габричевский!

В те годы я часто приходила к Роберту Рафаиловичу. Там мне были искренне рады и я чувствовала себя как дома, могла зайти в любое время, заранее не договариваясь. Он жил в знаменитом доме Перцова на углу набережной Москвы-реки и Соймоновского проезда, на четвертом этаже, где размещались студии художников, вместе с женой - Ангелиной Васильевной Щекин-Кротовой. Ангелина Васильевна была ему очень близкий человек. Она в юности училась рисованию, работала в Центральном Доме художественного воспитания детей и, когда впервые увидела работы Фалька на выставке в Доме литераторов в 1939 году, то не могла оторвать от них глаз и влюбилась в них. На этой почве произошло их знакомство, и с тех пор они не расставались. Со временем она уже смотрела на искусство как бы глазами Фалька.

Мастерская находилась в мансарде дома, под самой крышей, и состояла из двух просторных комнат: стеллажи с картинами, самые необходимые вещи, дощатый пол, очень высокий неровный потолок, подпертый балками, косые окна. Ничего лишнего... Все люди там себя чувствовали хорошо. Какая-то чудесная атмосфера там была! Ведь недаром Ксения Некрасова написала: «Люблю в пристанище я это заходить. Под крышей этой забываю я и горести, и странности мои»[6].

Каждое воскресенье в мастерской Фалька проходили показы его работ. К нему приходили знакомые, знакомые знакомых, которые интересовались живописью, театром, литературой, люди самых разных профессий. По виду обычные, скромные и для того времени смелые люди. В конце 1940-х - начале 1950-х годов их бывало немного - человек пять, а то и меньше. Некоторые из них приходили и не один раз. Фальк сам показывал работы. Всегда присутствовала Ангелина Васильевна, часто ему помогала. Обычно начинал показ с работы недавно законченной и написанных в последнее время. Пейзажи показывал вперемешку с натюрмортами и портретами.

Работы стояли у стенки друг за другом и у мольберта. Люди сидели близко от мольберта на лавке, спиной к окошку, свет ровно освещал картины. Фальку всегда было интересно, как реагируют зрители, нужен был контакт с ними, важно было знать, как понимают его искусство. Показы проходили в спокойной и доверительной обстановке. Роберт Рафаилович отвечал на вопросы, что-то комментировал, доставал и другие работы для сравнения их между собой.

После возвращения из эвакуации Фальк работал в Крыму, Молдавии, Прибалтике и, главное, в Подмосковье, которое любил. Со второй половины 1940-х годов и в самые последние годы проводил лето по северной дороге: в Хотьково, Софрино, 55-й км, Абрамцево, - где жил и на дачах у знакомых или снимал комнату, а чаще всего в деревеньках. Там он писал много пейзажей и цветов. Зимой, ранней весной и осенью он гостил в Загорске (ныне Сергиев Посад), у художницы Татьяны Николаевны Шевченко (Тютчевой)[7], где были написаны его лучшие пейзажи. Татьяна Николаевна была близкой подругой моей мамы, но между ними на многие годы произошла размолвка. Роберт Рафаилович, несмотря на свою углубленность в работу, отличался чуткостью и вниманием к людям, понимал, что они нужны друг другу, сделал все возможное, чтобы возобновить их отношения. Ангелина Васильевна рассказывала, что последний портрет Габричевского Фальк взялся писать, чтобы отвлечь Александра Георгиевича от тревожных мыслей, так как тот терял зрение.

К работам из Загорска Роберт Рафаилович относился особенно трепетно. Во время показа вглядывался в них, и видно было, что они его удовлетворяли, очень любил их. Также я запомнила, как он с огромной радостью показывал «Фикус»[8], «Картошку»[9], натюрморты со скульптурой негра, лимоном. Из портретов особенно любил «Ксению Некрасову»[10], «Габричевского», «Ирину Глинку»[11], «Шуру»[12] (в то время - жена художника Василия Ситникова13), всех не перечислишь... Портреты подолгу рассматривали и обсуждали. Он часто доставал портрет Шкловского14, который, по словам Фалька, как модель был очень труден, так как ему вскоре наскучило позировать. В живом взгляде и повороте фигуры Шкловского отразилась яркая индивидуальность характера. Самому Шкловскому портрет не понравился, наверное, поэтому Фалька особенно интересовало мнение зрителей.

Фальк очень серьезно относился к портретам, добивался, чтобы сущность человека была видна и, как он сам говорил, чтоб выходило «не лицо, а лик»; ему неважно было, красивый или некрасивый внешне человек, молодой или старый. Самое главное - интерес к этому человеку, а для этого его нужно было понять, нужен был контакт. Перед тем как писать портрет, он подолгу беседовал с человеком, во время сеанса мог задавать вопросы, и обычно после завершения работы они оставались друзьями.

Во время показа подмосковных работ обращался и к молдавским, и к среднеазиатским, иногда вытаскивал и акварели. Затем переходил к более старым - французским: Париж, Бретань, Нормандия, Корсика. Портреты бретонца и бретонки, красотка в голубой шляпке и другие женские портреты парижанок, художник Минчин, автопортреты, безумная старуха. Рассказывал об этих людях. Мне особенно полюбился пейзаж «Ферма в Бретани», где изображены дома и домашние животные на фоне темного леса. Его называли «Ёлкины курочки»[15]. В один прекрасный день Роберт Рафаилович предложил мне взять его на время к себе домой. Я была счастлива. Но, к сожалению, я его не повесила сразу на стену, а поставила на небольшой книжный шкаф. Через некоторое время пришел Фальк и, увидев это, расстроился. Мне было дико стыдно, оправдываться я не стала. Пейзаж он забрал. С огорчением я смотрела на его сутуловатую фигуру с картиной в руках, уходящую через наш двор. Я ведь просто не успела вбить гвоздь, а картину очень любила. Мне до сих пор стыдно...

Париж на картинах Фалька не парадный. Он говорил, что уходил на окраины, в окрестности; писал на реке какие-то доки, баржи, мосты, незнакомые набережные, улочки. Я помню только одну картину, где дом со знаменитым магазином и яркой вертикальной рекламой[16]. Она произвела на меня сильное впечатление, когда я ее впервые увидела: «Вот это Париж!». Позже, когда я стала больше понимать, полюбила неброский фальковский Париж, его серебристую тональность и ощущение воздуха. Обычно после работ французского периода смотрели самаркандские пейзажи, а из времени «Бубнового валета» непременно «Негра»[17], «Бумажные цветы», какие еще вещи - не помню. Из работ начала века - «Лизу на солнце»[18], портрет первой жены Елизаветы Сергеевны Потехиной, «Березу»[19], пейзажи из Крыма.

С годами Роберту Рафаиловичу становилось все труднее показывать картины, и ему кроме Ангелины Васильевны одно время постоянно помогал Ежи Кухарский[20]. При этом Фальк мог спокойно сидеть за столом, пить чай или есть. Ежик восхищался творчеством Фалька. И если кто-то не понимал его или задавал неуместный вопрос, то сразу же считал, что человек глуп и вообще ничего не понимает. Ежи (Ежик) - единственный человек, который в те годы фотографировал Фалька, и мы ему обязаны тем, что существуют эти снимки.

Просмотр длился часа два. Потом близкие знакомые оставались, садились пить чай. Разговоры за столом велись разнообразные, но в основном об искусстве. Я была еще довольно юная, многого не понимала, но какие-то темы из них запомнила. Фальк говорил и о цвете, и о ритмах. Мне понятнее всего были рассуждения о цвете, казалось, чувствовать цвет и есть самое важное. Но в то же время он говорил, что в любом виде искусства главное - ритм. Искусство состоит из ритмов. Ритм - суть искусства. Он говорил, что ритмы есть и в цвете, и в тональности, и в пятнах. Соотношения этих ритмов, влияние их друг на друга - вот суть живописи.

Часто я слышала разговоры о глазе художника, его природе, о постановке. Он употреблял слова «верный глаз», «поставленный глаз». «Верный глаз» - это была наивысшая похвала. Еще он говорил, что у большинства французских художников от природы поставлен глаз. Я не знаю, всем ли своим ученикам Фальк поставил «верный глаз», но мне кажется, что у людей, которые приходили к нему смотреть работы, а к тому же и не один раз, и у меня в том числе, воспитывалось понимание живописи все глубже и лучше. Если мне вначале нравились одни работы, то с годами мой вкус становился культурнее. «Понимать - самое трудное», - говорил Роберт Рафаилович.

Зимой 1950 года я, придя в гости к Фальку, посетовала, что мои товарищи в каникулы собрались в Ленинград, а я не могу поехать. Фальк после пошел меня проводить. На Гоголевском бульваре мы присели на скамейку, и он посоветовал мне не уезжать и не расстраиваться, сказал, что это и хорошо. Все сделаешь. «Смотри, сколько вокруг всего. Я люблю наблюдать за людьми, попробуй и ты, даже здесь, на бульваре, - посиди, подумай. Это успокаивает». И еще добавил: «Ты посмотри, я вот часто смотрю на людей, на лица. Это же очень интересно, ты тоже постарайся наблюдать, не торопясь. Необязательно же нужно уезжать, чтобы что-то увидеть, можно же и вокруг себя заметить много любопытного». А потом он стал говорить о том, что ему беспокойно, что арестованы знакомые, что он был дружен с Михоэлсом, что он работал в Еврейском театре, что он долго жил за границей и что его тоже могут посадить. «Так что не уезжай...».

Роберт Рафаилович вообще никогда не жаловался, а тут мне сказал о своих сомнениях, о своих смятениях. Я его спросила: «А почему Вы все-таки уехали из Парижа?» Ответил так: «Я вообще должен был уехать для того, чтобы отвезти Валерика[21]». Видимо, это было поводом. Я думаю, ему хотелось вернуться, потому что перед отъездом во Францию он был в таком творческом тупике. Ему было необходимо переменить обстановку. Во Франции он почувствовал и свет новый, и, как он писал, «перестроил свой глаз». Он очень много показывал работ, привезенных из Франции, гораздо больше, чем из времени «Бубнового валета» и более раннего. Фальк говорил, что в каждом деле надо сосредоточиться, надо погрузиться и отдать всего себя, тогда что-нибудь получится.

В конце 1940-х - начале 1950-х, несмотря на официальную изоляцию, к творчеству Фалька и к нему самому тянулись люди. В основном это были люди культуры, среди них известные, как И. Эренбург[22], Д. Журавлев[23], Г Нейгауз[24], и малоизвестные, но не менее значительные, разного возраста, а также и ученики Фалька, старые и те, с кем он занимался частным образом, а также был круг друзей, из молодых, которые любили его творчество. Из художников «Бубнового валета» всю жизнь дружил и продолжал до самого конца жизни с Александром Васильевичем Куприным[25] и Василием Васильевичем Рождественским[26].

Фальк с детства учился музыке. Любил Баха, Бетховена, Моцарта, собирался стать пианистом, но живопись перетянула. Часто перед началом работы играл Баха. Не случайно он дружил с Генрихом Нейгаузом, Святославом Рихтером[27] и Анатолием Ведерниковым[28]. Говоря о живописи, он часто приводил сравнения с музыкальными произведениями, и наоборот.

Особенное место в его жизни занимал Святослав Рихтер, так как он к тому же рисовал. Свои рисунки показывал Фальку, советовался с ним. Фальк высоко ценил творчество Рихтера. У него в мастерской висел его рисунок городских крыш, выполненный пастелью. Через Фалька Святослав Теофилович подружился с Анной Ивановной Трояновской[29] и многие годы готовился к концертам у нее дома. Роберт Рафаилович знал Анну Ивановну еще по учебе во ВХУТЕМАСе. Она была не только художница, но и преподаватель вокала. В первой половине 1950-х годов с ней стала заниматься Ангелина Васильевна, у нее было сопрано. Она пела романсы Шуберта, Шумана, Чайковского. Фальк ей аккомпанировал.

Иногда у Фалька покупали работы. Одним из таких первых покупателей оказался Назым Хикмет30. Я не помню, что он купил31. Фальк явно ему симпатизировал. Как-то с друзьями отправился к нему в гости и по дороге загадал загадку: какой они себе представляют обстановку в квартире Хикмета? Никто не угадал, так как все предполагали что-то восточное, с коврами. Вместо ковров и кинжалов в квартире самое главное место занимали свежеструганые книжные полки. Фальк был доволен.

А после 1953-го, с началом оттепели, стало легче дышать, люди заинтересовались ранее запрещенным искусством. В мастерскую Фалька стало приходить много народа, и это вызывало недовольство консьержки, сидевшей при входе. Чтобы ее не злить, Александр Васильевич Куприн, сосед Фалька, предложил гостям называть свою фамилию. Появились новые люди. В это время Фальк подружился с Эриком Булатовым[32], тогда еще студентом. Он стал тоже помогать ему в показе работ.

В 1956 году из ссылки приехал погостить отец Ангелины Васильевны - Василий Николаевич Щекин-Кротов[33]. Высокий, поджарый, с тонким благородным лицом, в полотняной косоворотке. Типичный агроном. Они подолгу беседовали, играли в шахматы. Фальк делал зарисовки и стал его писать. Пожалуй, это был один из последних его портретов[34].

Круг людей, интересовавшихся творчеством Фалька, заметно становился шире. К нему стал приходить тогда еще совсем неизвестный Анатолий Зверев[35]. Привел его Румнев[36]. Я заметила однажды, как они играли в шахматы, а может, в шашки, неважно; вид у них был глубоко задумчивый. Ангелина Васильевна наперебой с Фальком рассказывала о Звереве, что он талантливее всех молодых, кого они в последнее время видели. В самые последние годы жизни Фалька часто бывала и помогала в доме, а также в подготовке последней выставки художница Нина Осиповна Лурье[37].

Очень важным событием оказалось для работ Фалька знакомство с тогда еще молодым искусствоведом Дмитрием Владимировичем Сарабья- новым[38]. Он стал автором вступительной статьи в каталоге выставки Фалька, устроенной МОСХом в 1958 году[39]. С этого времени началось как бы официальное признание художника. В дальнейшем Дмитрий Владимирович продолжил изучение творчества Фалька. Им были написаны две монографии[40], статьи, предисловия к каталогам многих посмертных выставок, под его руководством издан каталог-резоне живописи Фалька[41].

Фальк большую часть жизни отдавал педагогической работе. Студенты ВХУТЕМАСа хотели учиться у него; чтобы попасть в его мастерскую, надо было выдержать конкурс. Вернувшись из Парижа, он был лишен права преподавать, объявлен формалистом, исключен из Государственной академии художественных наук, из МОСХа. Не имел заработка, жилья и своей мастерской. К тому же страна была скована страхом, и вот тут важную роль в жизни Фалька сыграл прославленный летчик Андрей Борисович Юмашев[42]. Умный и смелый. Он с детства рисовал и хотел стать художником, но увлекла авиация. Они познакомились еще в Париже в 1936 году. Юмашев всегда любил его творчество и хотел у него учиться. Ранней весной 1938 года Юмашев пригласил Фалька в Крым, к себе на дачу. Почти весь год они провели вместе: путешествовали по Крыму, жили в Алупке, всю осень провели в Средней Азии и вместе писали одни и те же сюжеты, рисовали друг друга, ставили натюрморты, беседовали. Андрей Борисович получил хорошее обучение у Фалька. Так прошел 1938 год. Фалька не тронули. Возможно, про него забыли, возможно, влияние Юмашева спасло его от ареста. Юмашев помог Фальку в получении мастерской в доме Перцова. Их дружба продолжилась на всю жизнь.

К своим старым ученикам по ВХУТЕМАСу Фальк относился внимательно, в каждом ученике видел его индивидуальность и поддерживал с ними в дальнейшем дружескую связь. В письмах к родным из Парижа интересовался ими, вернувшись, он повидался чуть ли не со всеми. Они, в свою очередь, тоже ценили своего учителя. Мне кажется, влияние Фалька чувствовалось в творчестве каждого. Жизнь сложилась у всех по-разному. Не все продолжали заниматься живописью, а ушли кто в преподавание, кто в театр. Только некоторые из них не бросали живопись и выставлялись. Но никто не поддался искушению работать на потребу идеологии.

Поскольку моя мама была ученицей Фалька, то она тоже была в орбите его внимания. После возвращения из Парижа Роберт Рафаилович навестил маму. Огорчился, когда увидел, что мама делает копии, боялся, что у нее испортится глаз, а другой работы для заработка не было. Она исполняла заказы, которые получала в копийном цехе Московского товарищества художников. Я помню, как она стояла в смущении перед первой картиной - большой, горизонтальной, с изображением мчавшейся конницы, - видимо, не зная, как к ней подступиться. Затем пошли копии с работ Александра Герасимова из жизни вождей. Эти картины распространяли по клубам и учреждениям. Они были очень известны. Только уже в конце войны ей стали давать копировать Левитана и Богданова-Бельского. Мама много писала пастелью. Фалька это тоже смущало. Он считал, что пастель из-за внешней красивости опасный материал и может сбить глаз.

В годы, когда мама находилась в ссылке[43], Роберт Рафаилович тревожился о ее судьбе, уделял мне очень много внимания и, когда я поехала к маме на свидание, чтобы ее порадовать, передал в подарок пейзаж, написанный в Софрине, с надписью на обороте: «Дорогая Эва. Посылаю эту работу, потому что по размеру она войдет в чемодан, но я уверен, что скоро мы встретимся, и тогда я вам заменю ее на более ответственную. Обнимаю, Ваш Р. Ф.».

Вернувшись в 1956 году домой, мама сразу начала работать, но уже рисовала тушью, так как другого материала не было, да и развернуться было негде из-за отсутствия комнаты. Ей необходимо было высказать все пережитое, и осуществлялось это в новой форме. Фальк понимал, что мама делает, и он всячески поддерживал ее. В этих самых первых ее рисунках он всюду видел ритмы, ритмы, ритмы. «...Это такое совершенное, сильное, невероятное. <...> Действительно все насквозь пронизано ритмом. Эти ритмы такие выразительные, такие разнообразные. Один и тот же лес то кричит, то воет, то погибает, то проклинает»[44].

В 1958 году Роберт Рафаилович чувствовал себя уже плохо и вскоре совсем заболел и слег в больницу. Все надеялись, что он поправится. Мама в это время начала рисовать людей. Ей, конечно, очень хотелось показать эти рисунки Фальку, но она боялась его утомлять и написала записку: «Дорогой Роберт Рафаилович! Очень хочу Вас видеть, и если Вам интересно, чтоб принесла работы, и не будет утомительно, то когда. Ева». - На обороте Фальк ответил слабым почерком: «Дорогая Ева, приходите в понедельник или в среду в 5-5% часов Жду. Ф[альк]. Еве».

Роберт Рафаилович заинтересованно просмотрел рисунки. Я не помню точного маминого рассказа, но присутствовавшая при этом Ангелина Васильевна вспоминала: «Фальк так обрадовался, там было только начало, пером, и он сказал: «Замечательно, работайте, продолжайте в этом духе, потому что Вы делаете что-то очень большое, что-то очень нужное в общечеловеческом смысле»[45]. После, когда мама ушла от него, как пишет Ангелина Васильевна, Фальк продолжил: «...Не страшно теперь умирать, когда оставляешь после себя. Ученики послушные, ученики, которые делают так, как ты, это не нужно, это неинтересно. А вот когда ты толкнул кого-то, который будет совсем по-новому, совсем по-другому, чем ты, это самое нужное. И нужно, чтобы тебя помнили и любили, и ты будешь жить после смерти, я очень рад, что Ева мне показала»[46].

Маму потрясло, что Роберт Рафаилович, находясь в таком тяжелом состоянии, смотрел ее работы и отнесся к ним как к значительному и важному делу. Эта встреча окрылила ее, ведь она столько лет выполняла другую работу, она погибала как художник. Все слова, что ей сказал Фальк, она приняла как благословение и продолжала дальше работать. О выставках не думала. Часто говорила: «Как мне не хватает Фалька!». Работы, законченные ею к памятным дням Роберта Рафаиловича, мама надписывала на оборотной стороне посвящением ему.

И все-таки желание Фалька вернуться в Россию оправдало себя. Неизвестно, остался бы он живым во время войны в Париже. А приобретенного там нового художественного зрения и опыта ему хватило на всю жизнь. Художником он становился с каждым годом все лучше и лучше, и он встретил в жизни Ангелину Васильевну Щекин-Кротову, своего ангела-хранителя. Фалька не арестовали, не уничтожили. Главное, что он добился наибольшей ясности и полноты в решении своих художественных задач. Ангелина Васильевна всегда понимала, что Фальк - большой художник. И после того как его не стало, она не впала в уныние, не отчаялась, а начала заниматься его наследием и сделала все возможное, чтобы оно сохранилось, чтобы его видели люди.

Подготовка текста и комментарии Юлии Диденко

1. Борис Михайлович Левин (1899-1940) - писатель.
2. Биби-Ханым - соборная мечеть в Самарканде (Узбекистан), памятник архитектуры ХV века.
3. Картина Е.П. Левиной- Розенгольц «Старики» (1925; холст, масло) сейчас находится в собрании ГТГ.
4. А.Г. Габричевский (18911968) - искусствовед, теоретик пластических искусств, переводчик, литературовед, сын знаменитого ученого-бактериолога Георгия Норбертовича Габричевского. С начала 1950-х годов был одним из самых близких друзей Фалька.
5. Речь идет о А.В. Ще- кин-Кротовой, см. в настоящем издании воспоминания Ангелины Щекин-Кротовой: «Роберт Фальк. “Вот вам мои люди”»; «Автопортреты Роберта Фалька»; «Поздние натюрморты Фалька».
6. Из стихотворения Ксении Некрасовой с посвящением Роберту Фальку: «О художнике» (1954). Цит. по: Некрасова К.А. Судьба: Книга стихов. М., 1981. С. 104.
7. Т.Н. Шевченко (1901-1960, в замужестве Тютчева) - художница, скульптор малых форм, ученица В.А. Фаворского.
8. Картина «Фикус» (1956) в настоящее время находится в собрании ГТГ.
9. Картина «Картошка» (1955) в настоящее время находится в собрании И.Г Сановича, Москва
10. «Портрет поэта Ксении Некрасовой» (1950) в настоящее время хранится в ГРМ. Ксения Александровна Некрасова (1912-1958) - поэт, с 1945-го часто бывала в доме Р.Р. Фалька.
11. Имеется в виду картина «Шура в сером. (Портрет Александры Чиковой)» (1957, частное собрание, Санкт-Петербург).
12. Василий Яковлевич Ситников (1915-1987) - художник-самоучка, представитель неофициального искусства.
13. Картина Р.Р. Фалька «Портрет писателя В.Б. Шкловского» (1948; холст, масло) с 1981 года хранится в Государственном литературном музее в Москве. Виктор Борисович Шкловский (1893-1984) - писатель, теоретик литературы, критик, сценарист, киновед.
14. Ёлка - домашнее имя автора этих воспоминаний, Елены Левиной.
15. Речь идет о картине «Городской пейзаж с рекламой (Au bon marche)» (1932-1933, Запорожский областной художественный музей, Украина).
16. Картина «Негр (Артист цирка)» (1917, Национальная галерея Армении, Ереван).
17. Картина «Лиза на солнце» (1907, Государственный музей изобразительных искусств Республики Татарстан, Казань).
18. Картина «Береза» (1907, частное собрание, Москва).
19. Георгий (Ежи) Степанович Кухарский (1926-2000) - переводчик, музыковед. В 1950-х автор фотографий, запечатлевших Р.Р. Фалька. См. преамбулу Юлии Диденко к воспоминаниям Марины Прозоровой «Фальк в моей жизни» в настоящем издании.
20. Валерий Романович Фальк (1916-1943) - художник, сын Р.Р. Фалька и Е.С. Потехиной. В 1933-1937 годах жил с отцом в Париже.
21. Илья Григорьевич Эренбург (1891-1967) - поэт, писатель, публицист, переводчик.
22. Дмитрий Николаевич Журавлев (1900-1991) - актер, чтец, педагог.
23. Генрих Густавович Нейгауз (1888-1964) - пианист, педагог.
24. А.В. Куприн (1880-1960) - художник, педагог, один из организаторов общества «Бубновый валет», сосед Фалька по дому Перцова (в 1939-1958).
25. В.В. Рождественский (1884-1963) - художник, один из организаторов общества «Бубновый валет», сосед Фалька по дому Перцова (в 1939-1958).
26. Святослав Теофилович Рихтер (1915-1997) - пианист, художник, друг Р.Р. Фалька.
27. Анатолий Иванович Ведерников (19201993) - пианист, педагог.
28. А.И. Трояновская (1885-1977).
29. Назым Ран Хикмет (1902-1963) - поэт, писатель, драматург, общественный деятель.
30. По свидетельству А.В. Щекин-Кротовой, Хикмет приобрел у Фалька картину «Якутка» (1951) - заказной портрет, для которого позировала балерина В.Г. Лукина (род. 1926). Нынешнее местонахождение работы неизвестно.
31. Эрик Владимирович Булатов (род. 1933) - художник-нонконформист, живописец, график. В 1958-м окончил Московский государственный художественный институт имени В.И. Сурикова. Зимой 1952-1953 годов познакомился с Фальком и вскоре стал частым гостем в его мастерской, много беседовал с мастером и играл с ним в шахматы.
32. В.Н. Щекин-Кротов (1886-1979) - экономист, агроном. В 1930-е был репрессирован, отсидел более 20 лет, реабилитирован в 1953-м; похоронен под Карагандой.
33. «Портрет В.Н. Щекин- Кротова» (1956, холст, масло; Государственный историко-художественный и литературный музей-заповедник «Абрамцево», Московская область).
34. Анатолий Тимофеевич Зверев (1931-1986) - художник, виртуозный рисовальщик.
35. Александр Александрович Румнев (1899-1965) - артист, балетмейстер, педагог, коллекционер.
36. Нина-Мария Иосифовна Лурье (1909-1962).
37. Д.В. Сарабьянов (1923-2013) - историк русского искусства, педагог, поэт. Доктор искусствоведения, академик РАН (1992).
38. Сарабьянов Д.В. [Вступ. статья] // Выставка произведений Роберта Рафаиловича Фалька: Каталог / Московский союз советских художников. М., 1958. С. 3-7.
39. Sarabjanow, Dmitri. Robert Falk. Dresden, 1974; Сарабьянов Д.В. Живопись Р.Р. Фалька // Сарабьянов Д.В., Диденко Ю.В. Живопись Роберта Фалька: Полный каталог произведений. М., 2006. С. 34-137.
40. Диденко Ю.В. (сост.). Полный каталог живописных произведений Р.Р. Фалька // Сарабья- нов Д.В., Диденко Ю.В. Живопись Роберта Фалька: Полный каталог произведений. М., 2006. С. 139-803.
41. А.Б. Юмашев (1902-1988) - летчик- испытатель, Герой Советского Союза, художник.
42. В 1949-1954 годах - в Красноярском крае; в 1954-м - июне 1956-го - в Караганде.
43. Из выступления А.В. Щекин-Кротовой на вечере памяти Е.П. Левиной- Розенгольц 11 января 1978 года в Московском Доме художника (Кузнецкий Мост, 11). Цит. по: Ева Павловна Левина-Розенгольц (1898-1975): Полный каталог произведений/ Сост. Е.Б. Левина. М., 2008. С. 245. Автограф хранится в РГАЛИ (Ф. 3018. Оп. 2. Ед. хр. 95).
44. Там же.
45. Там же.