«Апостол живописи» Роберт Фальк

«Фальк! Это был маленький праздник, это было большое прозрение и откровение. Оно было в том, что совсем рядом со мной (я на Остоженке, он - в Соймоновском) живет и работает в необычной московско-парижской мастерской (я не судья, и судей тут нет) апостол искусства, живописи (я не живописец, но не слепой), человек с умнейшим лицом и уставшими глазами».

Дмитрий Краснопевцев[1]

«У Фалька чистейшая кровь живописца. <...> Это трудный и неласковый художник. Он требователен к себе и к зрителю. Легких эффектов, нарядности и звонкости он не любит. Его склонность к сложной нюансированной монохромности колорита и к обобщенности форм держит на расстоянии многих. В своей живописи он почти тяжелодумен».

Абрам Эфрос[2]

«Какое трудное, но какое великолепное искусство! Трудное потому, что чуть ли не с самого начала отказалось от любых приманок, любых эффектов - дерзости эксперимента, броской манеры, нарядности цвета. Строгие и сдержанные картины Фалька ничего не “обещают” зрителю. Наоборот, они многого от него требуют. Собранного внимания, напряженного вглядывания, вчитывания, вдумывания. Ничто так не далеко от Фалька, как декоративность. Фальк - станковист в полном и глубоком смысле этого слова. Мольберт или нейтральная музейная стена, изолирующая холст для безмолвного созерцания, - вот все, в чем нуждаются его картины.

Это безразличие к декоративно-праздничной красочности породило в свое время миф об “унылости” его живописной манеры. Стоит, однако, погрузиться взглядом в любую из зрелых его картин, чтобы этот предвзятый миф рассеялся до конца. На его холстах торжествует и властвует другая живописность, до предела насыщенная, неисчерпаемо богатая. Да, эта живопись не способна мгновенно ошеломить поверхностно скользящий по картине взгляд. Но она покоряет взор доверившегося ей зрителя, вбирает, втягивает в себя, постепенно развертываясь в своем многоголосом звучании».

Елена Тагер[3]

В живописи Фалька «цвета настолько перетекают и пронизывают друг друга, что локальный цвет почти исчезает, а тональности сближены настолько, что фактически нет ни черного, ни белого. Картина Фалька - это непрерывность ткани, образ абсолютного единства мира, где все звучит в унисон, и какой бы то ни было контрастности, в сущности, нет места. Фальк глубоко верил в свою гармонию и ощущал ее как живую и подлинную. То есть он осознавал, что эта гармония не является порождением его художественного произвола, прихоти или вкуса, а содержится в окружающем его мире и он, художник, лишь извлекает ее оттуда, делает явной. За эту веру он готов нести ответственность. Здесь оправданием служит только точность, а виной любая приблизительность».

Эрик Булатов[4]

«В основе программы Фалька лежат те категории, которые мы называем общечеловеческими. Он постигает глубинные основы бытия, проникает в жизнь природы глазами человека, прозревающего вечную причастность к ней; наделяет душой простую вещь - бутылку, головку чеснока, кресло, - видя в ней собрата по жизни в этом мире. Общечеловеческое у Фалька вырастает из личного. Но это личное и выражает гуманистическую позицию автора, который знает цену добру и злу, правде и лжи. Живопись Фалька нравственна в каждом своем проявлении - она “стесняется” внешнего эффекта, не позволяет себе быть многословной, оберегая себя от “подачек”, предназначенных зрителю; никогда не присваивает себе чужого, не разбавляет свою правду правдой другого; не допускает движения к усредненному стандарту. Когда в 1928 году Фальку стала угрожать экспансия ахровского натурализма, он без колебаний бросил профессорство во Вхутеине и отправился во Францию, не питая при этом особых надежд на успех и процветание в художественной столице мира. С такой же решимостью он вернулся через десять лет в сталинскую Москву, не рассчитывая на снисхождение, но боясь утратить свою чистоту в окружении парижских живописных стандартов».

Дмитрий Сарабьянов[5]

«Фальк - это человек высокой, изысканной культуры. <...> Колорит Фалька нельзя описать словами. Преобладают краски безымянные, невиданные, сотворенные художником-чародеем. <...> Мерцание света в его пейзажах - как душевные состояния, скользящие по лицу».

Михаил Алпатов[6]

1. Дмитрий Михайлович Краснопевцев (1925-1995) — художник, мастер «метафизического натюрморта». Цит. по: Дмитрий Краснопевцев: В 3 кн. Кн. 1. Дневники. 1952-1993. М., 2006. С. 79.
2. Абрам Маркович Эфрос (1888-1954) - искусствовед, переводчик, театровед. Цит. по: Эфрос А. Художники театра Грановского // Искусство. 1928. Т. IV. Кн. 1-2. М.: Гос. Академия Худож. наук, 1928. С. 70.
3. Елена Ефимовна Тагер (1906-1984) - искусствовед. Цит. по: Е.Е. [Ел. Тагер] Выставка Роберта Фалька // Московский художник. 1966. №45. 11 ноября. С. 3.
4. Эрик Владимирович Булатов (род. 1933) - всемирно известный современный художник, живописец, график. Цит. по: Булатов Э.В. Живу дальше. М., 2009. С. 196, 198.
5. Дмитрий Владимирович Сарабьянов (1923-2013) - историк искусства, педагог, поэт. Цит. по: Сарабьянов Д.В. Поэтика Фалька // Сарабьянов Д.В. Русская живопись. Пробуждение памяти. М., 1998.
6. Михаил Владимирович Алпатов (1902-1986) - искусствовед, доктор искусствоведения, педагог. Цит. по: Алпатов М.В. Живопись Фалька // Алпатов М.В. Этюды по всеобщей истории искусств. Избранные искусствоведческие работы. М., 1979. С. 258, 260, 261.