Год 1949. Горячее сердце Татьяны Яблонской
СРЕДИ 35 КАРТИН ПРОСЛАВЛЕННОЙ УКРАИНСКОЙ ХУДОЖНИЦЫ ТАТЬЯНЫ НИЛОВНЫ ЯБЛОНСКОЙ (1917-2005)1, ХРАНЯЩИХСЯ В ГОСУДАРСТВЕННОЙ ТРЕТЬЯКОВСКОЙ ГАЛЕРЕЕ, ЕСТЬ ОДНА, КОТОРАЯ С МОМЕНТА ЕЕ ПОСТУПЛЕНИЯ В МУЗЕЙ НЕИЗМЕННО ВКЛЮЧАЕТСЯ В ПОСТОЯННУЮ ЭКСПОЗИЦИЮ И ПО ПРАВУ СЧИТАЕТСЯ ОДНОЙ ИЗ ВИЗИТНЫХ КАРТОЧЕК ГАЛЕРЕИ, - ЭТО «ХЛЕБ» (1949). КАРТИНА ДАВНО ПЕРЕШАГНУЛА ГРАНИЦЫ СВОЕГО ВРЕМЕНИ И СТАЛА ДОРОГА НЕСКОЛЬКИМ ПОКОЛЕНИЯМ ЛЮБИТЕЛЕЙ ОТЕЧЕСТВЕННОГО ИСКУССТВА. ДАТА ЕЕ СОЗДАНИЯ - 1949 ГОД - ВО МНОГОМ СИМВОЛИЧНА КАК ДЛЯ ТВОРЧЕСТВА САМОЙ Т.Н. ЯБЛОНСКОЙ, ТАК И ДЛЯ ИСТОРИИ ВСЕГО СОВЕТСКОГО ПОСЛЕВОЕННОГО ИСКУССТВА.
В Отделе рукописей ГТГ хранится несколько писем Т.Н. Яблонской этого времени. Они адресованы художнику Якову Дорофеевичу Ромасу (три письма, написанных в марте 1950 года)2; Марине Николаевне Гриценко, оргсекретарю СХ СССР (три письма, датированных началом 1950 года и одно - мартом 1955-го)3; третьим адресатом является Анна Сергеевна Галушкина, возглавлявшая в Третьяковской галерее Отдел советской живописи и графики (два письма 1963 года)4. Написанные вскоре после завершения работы над «Хлебом», они вкупе с другими документами, в первую очередь с текстами самой Яблонской, помогают восстановить биографический и культурный контекст знаменитого произведения и дают возможность дополнить несколькими существенными штрихами «портрет художника на фоне времени».
Татьяна Яблонская родилась в интеллигентной семье. Ее отец Нил Александрович Яблонский, выпускник историко-филологического факультета Московского университета, некоторое время обучавшийся во ВХУТЕМАСе, в 1920-1930-е годы трудился на ниве просвещения, художественного образования и музейного дела. Система домашнего воспитания и образования в доме Яблонских была поставлена так, что не оставляла детям свободы в выборе профессии - по желанию отца все они должны были стать художниками5.
Поэтому, окончив в 1933 году семилетку в Каменец-Подольске на Украине, сестры-погодки Яблонские - Татьяна (старшая) и Елена (младшая) - поступили на второй курс Киевского художественного техникума, который через два месяца после начала занятий закрылся в связи с начавшейся на Украине реформой художественного образования, проводившейся в рамках широкой кампании по борьбе с формализмом6. Только в следующем 1935 году они стали студентками полностью обновленного Киевского художественного института. После обучения на первых двух курсах у К.Н. Елевы (1897-1950) и А.М. Черкасского (1886-1967) Татьяна Яблонская с 3-го курса начала заниматься в мастерской признанного мастера Федора Григорьевича Кричевского (1879-1947).
Студентка Яблонская работала буквально за троих. Ее трудолюбие и целеустремленность были незамедлительно вознаграждены: этюды обнаженной натуры, показанные на выставке студенческих работ в институте в 1937 году, заслужили одобрительные отзывы И.Э. Грабаря, «Обнаженная натурщица» (1937) стала первым экспонатом институтского методического кабинета, этюд «Женщина с коромыслом» (1938) экспонировался на Всесоюзной выставке молодых художников «ХХ лет ВЛКСМ» в 1939 году7 и, наконец, в начале 1941 года в институте была организована «Выставка работ студентки Татьяны Яблонской».
Столь успешное начало творческой карьеры прервала Великая Отечественная война, эвакуация в Саратовскую область, где у Яблонской родилась дочь Елена, в колхоз под Камышин и, главное, невозможность заниматься живописью. На три долгих военных года она, горожанка по рождению и воспитанию, превратилась в «тетку Таньку» (по ее словам), колхозницу (по паспорту, выданному в эвакуации)8, которая наравне со всеми полола, косила, скирдовала, молотила, возила на волах воду для поливки огородов.
Еще не окончилась война, когда в апреле 1944 года Яблонская вернулась в освобожденный Киев. Для нее начинается возвращение в профессию, трудное, полное сомнений, с попытками наверстать упущенное (по предложению Государственного комитета по делам искусств она пытается восстановить дипломную работу взамен незавершенной и утраченной во время оккупации), с поисками своей темы в искусстве в непростых политических и социальных условиях. (В год «Великого Голода», в 1947 году, в поселке Ирпень под Киевом умирает больной и опальный учитель Ф.Г. Кричевский.) Она много и упорно трудится, на ежегодных республиканских и всесоюзных выставках появляются новые работы, самой заметной из которых стала «Перед стартом» (1947, Национальный художественный музей Украины, Киев). Этот период завершился наконец первой и на многие годы оставшейся единственной большой творческой удачей молодой художницы - картиной «Хлеб».
Летом 1948 года Татьяну Яблонскую, преподавателя Киевского художественного института, со студентами направили на практику в колхоз им. Ленина в село Летава Чемеровецкого района Каменец-Подольской области, колхоз прославился тогда на всю страну высокими урожаями пшеницы и свеклы. Яблонская выезжает туда вслед за студентами, получив от них письмо, что в Летаве «очень-де скучно, нет ничего красивого, интересного, живописного, пейзаж однообразный, люди все время работают, позировать не хотят. Не лучше ли им уехать в соседний, живописно расположенный на берегу реки колхоз»9. На это последовал ее категорический ответ: «Не может быть неинтересно в таком месте, где работает так много хороших людей»10.
Здесь и родился замысел будущей картины, которую художница смогла завершить через год и представить сначала на Х Украинской художественной, а затем на Всесоюзной выставке в Москве в ноябре 1949 года.
Буквально накануне открытия выставки, 31 октября, центральная газета «Культура и жизнь» опубликовала статью А. Киселева «За социалистический реализм в живописи». В ней Т. Яблонская упоминалась в числе тех художников, в чьих работах (у Т. Яблонской - «Перед стартом») сказывалось вредное влияние импрессионизма, у кого в «картинах реализм принесен в жертву так называемой "живописности"»11. Словом, ее причислили к «формалистам-бракоделам».
Но три месяца спустя в обзоре текущих выставок (включая Всесоюзную, где был показан «Хлеб») от 31 января 1950 года в той же газете и тот же автор «реабилитировал» ее: «Художнице удалось изобразить пафос труда, праздник обильного урожая. Эта работа художницы Т. Яблонской является по сравнению с ее ранними произведениями несомненным успехом, движением вперед»12.
Отлично владея пером, Яблонская сама выступила в печати 11 февраля, признав справедливость критики в свой адрес и впервые рассказав о своей работе над картиной «Хлеб»:
«В статье "За социалистический реализм в живописи", опубликованной в газете "Культура и жизнь", №30 за 1949 год, в числе других упоминалась и моя фамилия как художника, не вполне преодолевшего импрессионизм в своей картине "Перед стартом". Окончательно я убедилась в ошибочности импрессионистического метода следующим образом». И далее идет рассказ о летней практике 1948 года в Летаве: «Меня поразил мощный размах работ, дружный, радостный труд людей колхозной деревни. Я там ясно почувствовала, насколько еще искусство в долгу перед нашим великим народом, как оно еще слабо отражает все величие и благородство советского человека, размах социалистического переустройства страны.
...После поездки в колхоз я совсем иначе стала смотреть на искусство. Основа формализма и натурализма лежит именно в отрыве художников от нашей социалистической действительности.
Я абсолютно убеждена, что продолжительное, любовное, глубокое общение с лучшими советскими людьми, ознакомление с лучшими предприятиями и колхозами даст огромный толчок нашему искусству...
...До поездки в колхоз меня немного обижали упреки в формализме. Теперь я соглашаюсь с ними. В моем сознании произошел большой перелом. . К своей последней картине «Хлеб» я подходила иначе. В ней я от всего сердца старалась передать те чувства, которые так взволновали меня в колхозе. Мне хотелось передать радость коллективного труда прекрасных наших людей, богатство и силу колхозов, торжество идей Ленина - Сталина в социалистической переделке села»13.
Вслед за этой газетной публикацией Яблонская пишет Якову Дорофеевичу Ромасу. Ее письмо производит двойственное впечатление. Повторяя местами риторику газетной статьи, оно, тем не менее, звучит страстно, идет «от сердца». Несколько листов рисовальной бумаги исписаны карандашом, размашистым почерком с многочисленными исправлениями, зачеркиваниями и вставками, выдавая неподдельное волнение автора:
«Знаете, а ведь мою заметку в «Культ. и жизнь» многие поняли не так, как надо. Сочли меня за карьеристку, посчитали это приспособленчеством, «сдачей позиций» и т. д. Мне это очень тяжело. Я знаю, что Вы мне верите, Вы знаете, что я была искренна, что мною руководило единственное желание -поделиться с людьми своими мыслями, навеянными мне нашей жизнью. Нашей замечательной советской действительностью. Мне кажется, что не все еще правильно понимают борьбу с формализмом, часто видят в этом лишь внешнюю сторону. И вот мне захотелось выложить свои мысли. А статья моя была очень большая. В редакции ее сильно сократили. И мне очень неприятно, если создается впечатление, что девочку поругали, а она испугалась и "перестроилась".
А в своих мыслях я теперь убедилась окончательно и бесповоротно. Я совершенно ясно знаю (подчеркнуто Т. Яблонской. - О. П.), что только глубокое и тесное общение с лучшими сторонами нашей жизни может толкнуть вперед наше искусство.
...Чтобы создать действительно нужные произведения, надо подолгу жить с людьми, изучать их со всех сторон. Со всех сторон схватывать жизнь. Тогда только явится обобщение. Поэтому я совершенно правильно делала, когда во время поездки в колхоз делала много разных набросков.
Я не приехала в колхоз с готовой композицией. Она у меня родилась как синтез впечатлений от всей этой поездки. Я считаю неправильным, когда человек приезжает куда-нибудь на место с уже готовой идеей, вернее, сюжетом. Он должен родиться из жизни, именно из глубокого и всестороннего ее изучения. ...По-моему, этюды нужны не только к картине, но и до (подчеркнуто Т. Яблонской. - О. П.) картины, но для картины в будущем, для рождения картины. Для изучения жизни, которая нами еще совсем не изучена. ...Для того, чтобы найти типичное в жизни, нужно перекинуть массу "породы". И перекидывать с кистью и карандашом в руке. Необходимость этюдов здесь нельзя отрицать, хотя они и не пригодятся, возможно, для картины. Иначе получится либо случайная, нетипичная и ненужная, либо трафаретная или надуманная вещь. Ведь правильно?»14.
Так и сама Яблонская, перед тем как написать «Хлеб», за четыре месяца - с июня по сентябрь - сделала в Летаве около 300 рисунков и этюдов: «Я никогда так не увлекалась рисунком, как в Летаве, рисовала просто "запоем"»15.
«Рисовала я не отдельных людей, не детали пейзажей, а старалась запечатлеть целые группы вместе с машинами, мешками, постройками, в той живой неповторимой композиции, которую может дать только жизнь»16. Ей «хотелось передать дружную энергию работы, пафос коллективного труда. . Веселый, всегда с песнями, коллективный труд. ... Его боевой темп и радостный ритм очень запал мне в душу, и во всех своих этюдах, а особенно в набросках и рисунках, я ... стремилась его передать»17. О таком же «веселом, радостном труде» пели «веселые подруги»из довоенного фильма И. Пырьева «Богатая невеста» (1937), мечтавшие о том, чтобы их имена «звонкой песнею»прославились среди героев. Вполне в духе принятой в послевоенное время установки на увековечивание подвигов героев войны и труда Яблонская писала: «Яхотела, чтобы моя картина звучала, как хорошая народная песня о труде, смотрелась бы, как памятник этим людям»18.
«Мне хотелось создать большой монументальный образ, хотелось сделать картину очень живой, полной движения, звона и солнечного света. Но в то же время очень устойчивую, сильную и весомую, передающую значительность изображаемого. Я добивалась в композиции неповторимой жизненности и как бы случайности и свежести момента с ясной простотой и закономерностью композиционного замысла»19.
Приступив к работе над картиной, Т. Яблонская не придерживалась ни одного сделанного в колхозе рисунка или этюда. В картине нет ни одного портрета, как, впрочем, и вообще мало лиц (критик 1950-х годов сетовал, что слишком много фигур написано со спины)20. Вместо председателя колхоза Давида Васильевича Бойко, во всех отношениях достойного быть изображенным, слева на весах висит его сумка с вложенной в нее газетой. Горизонт и небо вопреки обычаю заполнять фон изображениями колхозных угодий закрыты огромной, плохо прописанной скирдой, больше похожей на лохматый занавес. Только в правом верхнем углу оставлен просвет для движения грузовиков. На борту одного из них закреплено красное полотнище с лозунгом: «Хлеб - сила и богатство нашего государства», который практически не читается, полузакрытый двумя фигурами колхозников.
В ходе работы она удалила с переднего плана жанровые мотивы, например, бочку с водой, оттеснила большинство колхозниц из центра на второй план. Не было в первых вариантах эскизов и мешков на переднем плане, ставших впоследствии своеобразным постаментом для центральных фигур.
Стремясь «создать образ типичного украинского колхоза»21, Яблонская изобразила женщин в традиционных, красиво драпирующихся украинских юбках вместо тех, что носили реальные колхозницы. Но при этом мысль надеть на главную героиню вышитую украинскую сорочку показалась ей «слишком схематичным, плакатным решением»»22. Сорочка досталась колхознице справа.
Решение образа центральной героини, который она представляла себе как «обобщенный образ современной украинской колхозницы»23, было найдено в собственном плакате, сделанном по заказу одного издательства. Но в картине она развернула фигуру немного в глубину и погасила наступательное движение плакатного образа волной ярко освещенной рассыпанной пшеницы, заставив девушку слегка откинуться назад и, засучивая рукава, взглянуть через плечо на зрителя. Благодаря этому композиционному решению художница словно транспонировала обязательный пафос и дидактику большой тематической картины в естественный молодой задор.
Одна любопытная и на первый взгляд конкретная деталь: на мешках с зерном стоит маркировка на украинском языке «Колхоз им. Ленина с. Летава» и дата - 1949 год. Не 1947 год, когда колхоз прославился высокими урожаями, не 1948-й, когда Яблонская со студентами работала в Летаве, а 1949-й - год создания картины, а мог быть и 1950-й, и 1951-й и т.д. Тем самым, на наш взгляд, она сняла актуальность конкретной даты, сделав ее «вневременной»: все, происходящее в данный момент времени, было, есть и будет всегда.
Таким образом, Яблонская счастливо избежала, с одной стороны, схематичности, с другой - мелочного описательства, ушла от помпезности и велеречивости, а идеологическую нагрузку перенесла с изображения на тексты о картине и по поводу картины, и прежде всего на свои высказывания, по которым тиражировались впоследствии почти все описания ее произведения.
Освободив «Хлеб» от идеологической нагрузки и нарратива, художница заточила зрительный образ до простой и понятной каждому формулы - «счастье и радость труда», вложив в него так много личного чувства, опыта и надежд.
«Помню, в один счастливый день какого-то ясновидения я решила резко увеличить и разлить по всему холсту огромный ворох зерна. Хотелось, чтобы хлеб, ради которого и работают эти люди, звучал в картине с большей силой и радостью. В этот день и пришло название картины - "Хлеб"»24.
День этот стал поистине счастливым. Найденное слово, простое, но безмерно емкое, преобразило полотно Яблонской. Благодаря названию она нашла ключ к тем неисчислимым воспоминаниям, переживаниям, чувствам и ассоциациям, связанным с этим словом почти у каждого человека, особенно в те послевоенные годы. Здесь вспомнится и «ломоть ржаного хлеба, сладко пахнущего жизнью», который «осторожно засунул в карман бекеши» герой романа А. Толстого «Хлеб» 25, и почти визионерское астафьевское: «Я склоняюсь к древнему полю, вдыхающему пламя безмолвных зарниц. Мне чудится, что я слышу, как шепчутся с землею колосья. И, кажется, я даже слышу, как зреют они. А небо, тревожась и мучаясь, бредит миром и хлебом» 26, и воспоминания участников проекта Л. Улицкой «Детство 45-53: а завтра будет счастье»27.
Название оживило все связанное с понятием «хлеб» в жизни, в литературе, в искусстве: хлеб - константа русской культуры; хлеб - это один из важнейших жизненных ресурсов, формирующий нравственный кодекс человека. Хлеб был постоянной темой в послевоенной живописи, литературе, кино: 26 февраля 1950 года состоялась премьера фильма «Кубанские казаки» И. Пырьева; в театрах шла пьеса Николая Вирты «Хлеб наш насущный», удостоенная Сталинской премии в 1948 году. Кроме картины Яблонской на ту же тему хлеба и урожая на Всесоюзной выставке28 экспонировались картины А.П. Бубнова, С.В. Герасимова, В.К. Нечитайло, А.А. Пластова, Ф.С. Шурпина...
На протяжении 1950-х годов ни одна попытка Яблонской повторить успех «Хлеба» не удалась. Сошлемся на авторитетное суждение: «В системе "советского искусства" (второе название социалистического реализма) была создана система двух стилей: один, важнейший, выводивший на "знаковый уровень", и другой - показывающий современный быт. Один стиль требовал формулы, когда деталь переставала значить что-либо. Другой состоял из множества слагаемых воедино деталей»29. Следующая за «Хлебом» большая работа Т. Яблонской странным образом соединила в себе эти две особенности.
«Есть у меня еще одна мыслишка, - писала она в уже цитированном письме к Ромасу в марте 1950 года, - но я еще и эскиза не делала, боюсь рассказывать - а то не выйдет - ну, ничего, расскажу.
Весна, сквер, сверкающее солнце и масса разных детишек. Много-много. Высыпали. Такая жажда жизни. Как трава весной из каждой щелки лезет. Грудные, побольше, разные и удивительно симпатичные. Возятся в песке. И тени на земле. И птицы чирикают. Все живет, все хочет жить. Мне эта тема представляется очень значительной, жизнеутверждающей и нужной. Представляете? По-моему, она не будет смотреться лишь мелкой бытовой сценкой. Активность жизни. Неудержимость. И радость жизни. Все должны быть проникнуты радостью жизни. Живучесть. Недавно видела какой-то косогор. А на нем в разные стороны лезут какие-то кустики. Все лезут, все растут, все хотят жить.
Она должна быть очень мажорной по краскам. Как Вам кажется эта моя идея? Мне нравится»30.
Но с картиной «Весна» (1950, ГРМ), о которой шла речь в письме Ромасу и за которую Яблонской в 1950 году была присуждена вторая Сталинская премия, ее постигла неудача. Первый биограф Яблонской, автор вышедшей в 1959 году монографии Валентина Васильевна Курильцева отмечала: «…картину можно долго и с интересом рассматривать... В ней с большим живописным мастерством написаны лица матерей, нянь, . и особенно детей. .Однако . в картине не найден общий композиционный принцип. Очевидно, художница стремилась передать весенний шум в образе радостной, возбужденной детворы на бульваре, однако не до конца решила то, что ею было задумано». И как результат: «Хорошо задуманный образ "Весны" не нашел своего всестороннего художественного воплощения»31.
Повторить успех«Хлеба»ей не удалось ни в«рудокопах» Криворожья, о которых она также писала Я.Д. Ромасу: «Летом думаю поехать на Криворожье. Что-то хочется сделать большое и мощное про рудокопов»32, ни в спортсменах «На Днепре» (1952, Львовский музей украинского искусства), ни в строителях Киева, о чем есть упоминание в письме М.Н. Гриценко 1 марта 1955 года: «Я продолжаю биться над своей старой картиной о строителях, но все никак не найду хорошего решения. Буду уже пачкать четвертый холст»33.
Лишь отчасти, в камерном варианте, она повторила его в картине «Утро» (1954, ГТГ), будучи сама, по-видимому, не очень удовлетворенной результатом. В письме Анне Сергеевне Галушкиной, датированном августом 1963 года, где речь идет о возможном приобретении для Третьяковской галереи новой картины Яблонской «Свадьба» (из «Закарпатского цикла»), она пишет: «Мне б, конечно, очень бы хотелось еще раз попасть на священные стены галереи. И мне кажется, что эта картина, во всяком случае, лучше бы воспринималась, чем моя работа "Утро"»34.
Свои главные и лучшие работы она написала позднее, в 1960-1970-е годы: «Скоро сенокос» (1960, ГТГ), «Лето» (1967, ГТГ), «Безымянные высоты» (1969, ГТГ), «Вечер. Старая Флоренция» (1973, ГТГ) и, наконец, «Лен» (1977, ГТГ) – последнюю большую и, по словам художницы, «самую любимую и выстраданную»35 картину.
В письмах Яблонской из архива ГТГ есть еще одна тема - Аркадий Александрович Пластов (1893-1972), достойная отдельной статьи. На выставке 1949 года экспонировалась большая работа Пластова «Колхозный ток» (1949, Киевский музей русского искусства). В уже упоминавшемся выставочном обзоре работы Яблонской и Пластова были представлены как антиподы: Яблонской, разумеется, со знаком «плюс», Пластова - со знаком «минус». В письме к Я.Д. Ромасу Яблонская пытается понять причину «неудач» Пластова и предлагает свой рецепт «помощи»: «Плохо, что колхоз, где он живет, плохой, не передовой, захудалый. Если б было наоборот, Пластов был бы лучшим нашим певцом советского колхозного строя. Мне кажется, вся его беда в том. Отсюда и его ошибки. Мне кажется, он еще в жизни не совсем почувствовал силу колхоза - силу новых (подчеркнуто Т. Яблонской. - О. П.) людей, а отсюда и эта красная рубаха. Если б его как-нибудь уговорить поехать на лето в какой-нибудь самый распередовой колхоз-миллионер, он бы трахнул такое, что мы б все ахнули, ведь талант у него огромный. Он должен увлечься колхозным социализмом на селе (подчеркнуто Т. Яблонской. - О. П.). Я написала ему длинное-предлинное письмо. Интересно, что он ответит. Его обязательно надо направить на настоящий путь - ближе к социализму (подчеркнуто Т. Яблонской. - О. П.). В С. Герасимова я мало верю - я не чувствую в его груди горячего сердца, а у Пластова оно есть. Он настоящий. Но колхозного в нем мало. Да у него в Прислонихе его и не почувствуешь. По-моему, в этом его беда. До тех пор, пока он не окунется в действительно новую жизнь, он не почувствует колхоза органически. Об этом надо ему говорить. А сила у него колоссальная. И сердце горячее; людей он знает (но не тех немного).
Как Вы на это смотрите? Нужно сделать все, чтобы он мог развернуться во всю ширь. Это был бы праздник для нашего искусства. Яков Дорофеевич, как это лучше сделать? У меня душа болит за него. Я его очень люблю. Как бы его уговорить уехать на лето в другое место, к нам на Украину, к Посмитному или Дубковецкому (это знаменитые колхозы) или на Кубань!»36. В этом отрывке образ выдающегося мастера А.А. Пластова дан так наглядно и непосредственно, как это могла сделать только сама наделенная горячим сердцем Т. Яблонская.
Есть в архиве ГТГ еще два письма, где Яблонская обсуждала с Я.Д. Ромасом текущие дела в Союзе художников Украины. Она была председателем секции живописи и со свойственной ей горячностью, нередко впадая в крайности оценок, пыталась наладить дружную, коллективную работу: «Как бы хотелось, чтоб в союзе была атмосфера дружбы, взаимопомощи, доверия. Как это толкнуло бы вперед наше искусство!»37, но, увы, тоже не слишком успешно.
Наступившую старость Татьяна Ниловна принимала с улыбкой. «Горячее сердце», о котором она, «влюбленная вжизнь»38, писала Ромасу в 1950 году, с годами не остывало.
Вглядываясь в автопортрет 1995 года, наверное, вздыхала: «Вот такою я стала теперь бабусею»39. И сразу вслед за этим: «Мольберт так и стоит около окна - это потому, что ведь за ним осень! На всем - золото, золото.»40. Ограниченная после инфаркта (1989) в движениях, она полюбила свой малый мир, с нетерпением ждала солнечного вечера, чтобы «успеть залить полотно вечерним золотом»41. Словно продолжая письмо Марине Николаевне Гриценко из далекого теперь 1955 года: «Когда приходит весна, я никак не могу ее не писать»42, полвека спустя она писала: «Есть что-то магическое в этом зеленом цвете, который каждый год, как растает снег, возникает из сырой помертвелой земли»43 и с волнением наблюдала, как «в дымке апрельского дождика, который висит над Кожемяками, вызревает великое диво весеннего пробуждения»44.
После инсульта (1999), когда отказала правая рука, она переучилась на левую руку, работала пастелью до последнего часа, сидя в инвалидном кресле у окна, вглядываясь в небо, которого раньше так мало было в ее картинах, и ушла, прожив 88 земных лет, в 17-й день цветущего месяца червеня45 2005 года.
- Народного художника СССР, действительного члена Академии художеств СССР, трижды лауреата Государственных премий СССР.
- ОР ГТГ. Ф 134. Ед. хр. 218, 219, 220.
- ОР ГТГ. Ф 125. Оп. 1. Ед. хр. 2899, 2900, 2901, 2902.
- ОР ГТГ. Ф 4. Оп. 2. Ед. хр. 1331, 1332.
- Так и произошло: сестра Е.Н. Яблонская (1918-2009) стала художницей, брат Д.Н. Яблонский (1921-2001) - архитектором.
- Радионов Г. Разгром бойчукизма и художественное образование. Письмо с Украины // Искусство. 1938. № 5.С. 114-117.
- Всесоюзная выставка молодых художников: Каталог выставки. М., 1939. С. 129.
- Яблонская Т.Н. Как я работала над картиной «Хлеб» // Из творческого опыта. Вып.3. М.,1957. С. 58. (Далее: Яблонская Т.Н.)
- Там же. С. 49.
- Там же. С. 51.
- Киселев А. За социалистический реализм в живописи // Культура и жизнь. № 30. 1949. 31 октября.
- Киселев А., Кушелев А. Новые произведения советского искусства // Культура и жизнь. № 3. 1950. 31 января.
- Яблонская Т. Социалистический реализм в живописи // Культура и жизнь. № 4. 1950. 11 февраля.
- Письмо Я.Д. Ромасу, март 1950. - ОР ГТГ. Ф. 134. Ед. хр. 218.
- Яблонская Т.Н. С. 55.
- Там же. С. 56.
- Там же. С. 57.
- Там же. С. 61.
- Там же. С. 62.
- Затенацький Я. Украшський радянский живопис. Кшв, 1958. С. 96-97.
- Яблонская Т.Н. С. 75.
- Там же. С. 76.
- Там же. С. 74.
- Там же. С. 66.
- Толстой А. Собр. соч. М., 1959. Т. 6. С. 430.
- Именем хлеба. Поэтический сборник. М., 1984. С. 5.
- Детство 45-53: а завтра будет счастье / Авт.-сост. Людмила Улицкая. М., 2013.
- Всесоюзная художественная выставка. 1949. Живопись. Скульптура. Графика: Каталог. М., 1949.
- Турчин В.С. Образ двадцатого... в прошлом и настоящем. Художники и их концепции. Произведения и теории. М., 2003. С. 353.
- Письмо Я.Д. Ромасу, март 1950. - ОР ГТГ. Ф. 134. Ед. хр. 218.
- Курильцева В. Татьяна Ниловна Яблонская. М., 1959. С. 61.
- Письмо Я.Д. Ромасу, март 1950. - ОР ГТГ. Ф. 134. Ед. хр. 218.
- Письмо М.Н. Гриценко, 1 марта 1955. - ОР ГТГ. Ф. 125. Оп. 1. Ед. хр. 2902.
- Письмо А.С. Галушкиной, июль 1963. - ОР ГТГ. Ф. 4. Оп. 2. Ед. хр. 1331.
- Тетяна Яблонська. Каталог виставки. Кшв, 1997. С. 26. (Далее: Тетяна Яблонська.)
- Письмо Я.Д. Ромасу, март 1950. - ОР ГТГ. Ф 134. Ед. хр. 218.
- Письмо Я.Д. Ромасу, 25 марта 1950. - ОР ГТГ. Ф. 134. Ед. хр. 219.
- Яблонская Т.Н. С. 68.
- Тетяна Яблонська. С. 35.
- Там же. С. 43.
- Там же. С. 63.
- Письмо М.Н. Гриценко, 1 марта 1955. - ОР ГТГ. Ф 125. Оп. Ед.хр. 2902.
- Тетяна Яблонська. С. 60.
- Там же. С. 85.
- Июня.