Народный идеал Бориса Кустодиева

Екатерина Середнякова

Рубрика: 
ВЫСТАВКИ
Номер журнала: 
#4 2004 (05)

Государственная Третьяковская галерея выражает благодарность ОАО «Внешторгбанк» за финансовую поддержку в организации выставки.

Кустодиев один из самых национальных наших художников, проникнутый любовью ко всему характерно-русскому, несмотря на широкий диапазон увлечения великими явлениями мирового искусства и на отсутствие у него узкого национализма.
Г.С. Верейский

В симпатии к искусству Бориса Михайловича Кустодиева парадоксальным образом единодушны и широкий круг зрителей, и искушенные специалисты.

КУСТОДИЕВ - ТВОРЕЦ ПРЕКРАСНОЙ УТОПИЧЕСКОЙ СТРАНЫ, РОЖДЕННОЙ НАРОДНОЙ МЕЧТОЙ. ОБРАЗЫ ЖИВОПИСНОГО МИРА ХУДОЖНИКА НАСТОЛЬКО ЯРКИ И УБЕДИТЕЛЬНЫ, ЧТО СТАЛИ «КРЫЛАТЫМИ»: «КУСТОДИЕВСКАЯ КРАСАВИЦА», «КУСТОДИЕВСКАЯ ЯРМАРКА», «КУСТОДИЕВСКАЯ ЗИМА»... СЛОВНО ПОСЛЕДНЕЙ ЯРКОЙ ВСПЫШКОЙ ЗАКАТА ОЗАРИЛ КУСТОДИЕВ НАВСЕГДА УХОДЯЩУЮ В ПРОШЛОЕ РОССИЮ.

НА ПОРОГЕ АВАНГАРДНОЙ ЭПОХИ 1910-Х ГОДОВ ОН НАШЕЛ СВОЙ САМОБЫТНЫЙ И НЕПОВТОРИМЫЙ ПУТЬ, УВЕНЧАВ НАЦИОНАЛЬНО-РОМАНТИЧЕСКУЮ ЛИНИЮ В РУССКОМ ИСКУССТВЕ РУБЕЖА ВЕКОВ СОВЕРШЕНСТВОМ НЕОКЛАССИЧЕСКОЙ ФОРМЫ. ВЫСТАВКА, ПОСВЯЩЕННАЯ 125-ЛЕТИЮ ХУДОЖНИКА И ОРГАНИЗОВАННАЯ РУССКИМ МУЗЕЕМ, ВО ВСЕЙ ПОЛНОТЕ РАСКРЫВАЕТ УНИВЕРСАЛИЗМ ЕГО ДАРОВАНИЯ КАК СКУЛЬПТОРА, СЦЕНОГРАФА, ГРАФИКА. ПЕРЕМЕСТИВШИСЬ В ТРЕТЬЯКОВСКУЮ ГАЛЕРЕЮ, ВЫСТАВКА ОБРЕЛА НОВЫЙ АСПЕКТ - ЗДЕСЬ ОСОБЕННО ЯРКО ВЫСВЕТИЛАСЬ ВЕДУЩАЯ ТЕМА ТВОРЧЕСТВА МАСТЕРА - ЕГО ДИАЛОГ С ТРАДИЦИЕЙ НАЦИОНАЛЬНОЙ КУЛЬТУРЫ, ЖИВОПИСЬЮ СТАРЫХ МАСТЕРОВ И ЯВЛЕНИЯМИ СОВРЕМЕННОЙ ХУДОЖЕСТВЕННОЙ ЖИЗНИ.

Борис Михайлович родился на Волге, в Астрахани. Впечатления детства от шумной жизни торгового города, с его ломящимися от изобилия и многокрасочности базарами, были для него всегда дороги. Обучаясь в семинарии как сын рано умершего преподавателя, он никак не «пускал никаких корней в сторону духовную». Его «мирские» устремления к живописи проявились рано. На всю жизнь Кустодиев сохранил благодарность своему первому художественному наставнику П.А. Власову. В 1896 году он поступает в Академию художеств и сразу же попадает в мастерскую И.Е. Репина, а вскоре становится любимым учеником великого мастера. Первой серьезной школой для него стало участие в работе над полотном «Заседание Государственного совета», в которой молодому художнику, писавшему портретные этюды с натуры, удалось выступить наравне со своим учителем.

Впереди - слава блестящего портретиста, но Кустодиев, создав ряд шедевров в этом жанре, среди которых особенно выделяются «Портрет И.Я. Билибина» (1901) и «Портрет художника-гравера В.В. Матэ» (1902), избирает другую дорогу.

В 1903 году Кустодиев женится на Юлии Евстафьевне Прошинской. Недавняя выпускница Смольного института, она работала машинисткой. Мечтая стать живописцем, посещала занятия в Обществе поощрения художеств. Жена и дети, первенец Кирилл и дочка Ирина, - постоянные и любимые модели художника, особенно Ирина. Он писал ее младенцем на руках у матери, а когда она подросла, шутя называл Путей Борисовной (Путя - определение для полной, дебелой женщины) и сравнивал ее с Лавинией, дочерью Тициана.

В 1905 году Кустодиев строит близ Кинешмы дом и мастерскую в неорусском стиле «Терем», где на протяжении 10 лет подолгу живет с семьей. Счастливая атмосфера семьи воплотилась в серии камерных картин («Утро», 1904; «Сирень», 1906), по-своему преломивших увлечение импрессионизмом.

В середине 1900-х годов художник во время путешествий по Европе расширяет творческий кругозор. Он открывает для себя старых мастеров: Тициана, Тинторетто, Веронезе, Веласкеса, Рубенса, а также современных французов - от импрессионистов до Сезанна.

В 1910 году он пишет в письме к одному из замечательных представителей «Мира искусства» Г.К. Лукомскому: «А за последнее время у меня такая ломка и переоценка всех старых ценностей идет - вернее, старые (то есть старые мастера, греки, готика, итальянские примитивы) делаются новыми, что надо снова учиться - учиться много, долго и упорно - а главное, позабыть то, чему научили». Природа, жизнь городов Поволжья сквозь призму европейского искусства по-новому открываются для него.

Кустодиев мечтает о создании типично русской картины, которая охватывала бы целиком русскую жизнь и душу. Будучи преемником В.И. Сурикова, М.В. Нестерова, А.П. Рябушкина, А.Е. Архипова, Ф.А. Малявина, Кустодиев наполняет национальное романтическое направление полнозвучным праздничным ликованием. Он словно подхватывает тему, оборвавшуюся в начале 1910-х годов в творчестве рано ушедшего из жизни Н.Н. Сапунова.

Ярмарки, гулянья, деревенские праздники увлекают Кустодиева как проявления творческой стихии «народа художника». Подобно своему современнику А.А. Блоку, он мог бы сказать: «Народ - венец земного цвета, краса и радость всем цветам».

Полотна Кустодиева, на первый взгляд напоминающие народные картинки, при внимательном рассмотрении очаровывают изысканной стилизацией, соединяющей идиллическое любование приметами русской жизни с тонкой иронией. В них органически уживаются камерность и монументальность.

Картины Кустодиева представляют собой праздник не только сюжетно, но это прежде всего праздник живописи, феерическое, многокрасочное зрелище. Его живописная манера поражает широтой диапазона. Неоклассически строгая форма наполнена импрессионистической светоносностью. Самым невероятным образом в картинах органично уживаются фрагменты гладкой, эмалевой живописи и пастозные импрессионистические мазки, дымчатое сфумато и локальный декоративный цвет, орнаментальная линеарность модерна соседствует со строгостью «энгровской» линии и формы.

Особую монументальность народный идеал приобретает в образах купчих. Для Кустодиева они - своеобразные русские богини, которые торжествуют над всем миром, вбирают в себя все его соки и краски.

Появление картины «Красавица» в 1915 году знаменует кульминацию творчества художника. В ней свершился синтез народного и классического. Дочь художника вспоминала: «...в этой картине он наконец нашел свой стиль, так долго ему не дававшийся. Вспоминая П.А. Федотова, малых голландцев, которые его восхищали, он стремился, как и они, увлечь зрителя, остановить его внимание на красноречивых деталях. Но основой картины служил русский лубок, вывески, игрушки народных умельцев, русские вышивки и костюмы».

Сомлевшая от дневного сна купчиха подобно Венере появляется из-под одеяла, как из перламутровой раковины. Несмотря на внушительные размеры, она кажется невесомой, как облако, как розаны, порхающие по лазурным обоям и расцветающие на сундуке.

Кустодиев ощущает всю эфемерность народного идеала в свою эпоху.

«Купец этот уже ушел, его нет, - говорил художник, - но он как бы канонизирован, он уже вылитый образ, и нужна какая-то икона, канон этого быта и этого купца в частности».

Первый биограф Кустодиева Вс. Воинов рассказывает: «Зашел разговор о «Музе» Бориса Михайловича («Красавица»). По этому поводу он сказал, что его идеал, вовсе не такие «дебелые» женщины, но когда он пишет картины, то тонкие и изящные красавицы его не вдохновляют...» Замечание критика раскрывает своеобразие видения художника, которое чуждо натурализму. Ему свойственна определенная умозрительность, позволяющая абстрагировать чистые элементы формы от реальной натуры.

В середине 1910-х годов к художнику приходит признание. Он становится экспонентом одновременно петербургского «Мира искусства» и московского Союза русских художников. Здесь проявляется парадоксальность ситуации, ибо он живет в Петербурге, однако душе его милее просторы поволжских городов, тихие, испещренные церковками улицы Замоскворечья. Тем самым он ближе к Союзу. Но было нечто, что роднило его и с «ретроспективными мечтателями», мирискусниками, особенно с К.С. Сомовым, - соединение реальности и фантастики. В картинах Кустодиева можно узнать приметы многих русских городов и все же его «город» особый, у которого нет точного географического адреса. В полемическом запале он, не терпящий натурализм, говорил: «Ведь все мои картины - сплошная иллюзия. Что такое картина вообще? Это чудо! В сущности ничего нет: холст и комбинация красок, но почему-то это отделяется от художника и живет своей жизнью». И в то же время его картины наполнены таким количеством колоритных и характерных деталей, что трудно поверить в их совершенную фантастичность. В чем тут загадка? В феноменальной зрительной памяти, о которой пишут его биографы, или в визионерском даре? Борис Михайлович признавался Воинову, что «часто видел во сне, будто перед ним его собственная картина, но лица, на ней изображенные, в тех же малых размерах движутся, живут». Он ощущал себя творцом какого-то неведомого еще, нового искусства.

Сближение с обновленным «Миром искусства» объяснялось и наметившимся у символистов стремлением уйти от переутонченности и вялости, окунуться в стихию народной традиции. Как нельзя лучше новый идеал воплотился в творчестве Кустодиева и К.С. Петрова-Водкина, также примкнувшего в эти годы к мирискусникам. Групповой портрет художников «Мира искусства» 1916 года остался неоконченным.

Судьба исподволь готовила Кустодиеву страшное испытание. Беспокоившая его уже несколько лет опухоль в спинном мозгу привела к нескольким тяжелым операциям, в результате которых отнялись ноги. Бремя страшной болезни разделила с художником его семья, и прежде всего жена, о самоотверженности которой писала дочь Ирина: «Сколько любви, преданности, какое чувство долга надо было для того, чтобы 15 с половиной лет отдать помощи и душевной поддержке тяжелобольного мужа».

С этого момента биография Кустодиева требует эпического жанра, ибо это жизнеописание подвижника. Но живой, полный милого юмора характер художника чужд всякого ложного пафоса.

Наперекор физическим страданиям его охватывает своеобразная «эскизомания». Уже тогда задуманы многие лучшие картины и, прежде всего, многочисленные варианты его знаменитой «Масленицы».

Накал творческой энергии так велик в это десятилетие, что у Кустодиева вырывается признание: «Если б можно было бы создать картину одним порывом воли!»

В картинах появляется удивительная стереоскопичность, панорамный, почти космический охват пространства, в котором ни одна деталь не ускользает от его дальнозоркого взгляда. Дальнозоркость соединяется с особой отчетливостью прозрения. Кажется, для художника одинаково дороги шатры каруселей, балаганов и шатры церквей. Кустодиев говорил: «...церковь в моей картине - моя подпись. Ведь это так характерно для России». Нередко среди разносчиков, купцов и лихачей мелькнет и крошечная фигурка его автопортретного двойника с характерной светлой бородой.

Цикл народной жизни связан в его сознании со сменой времен года, для каждого из которых он находит свою неповторимую живописную формулу. Не случайно в мастерской Кустодиева висела репродукция Питера Брейгеля «Охота». Он ценил «исключительное умение Брейгеля изображать людей в природе - слитность пейзажа и фигур. Великолепное умение передать настроение, величие природы, в которой копошатся людишки». Времена года щедро демонстрируют у Кустодиева свое великолепие.

Порой красота их кажется сказочной, фантастической. Зима облачается в серебряные ризы инея, осень рассыпается, словно льющимся из рога изобилия золотым каскадом берез, весна разливается половодьем, лето поражает многоцветьем зелени, наполнено игрой радужных арок и закатов, разгулом сенокоса. Самое любимое время года Кустодиева, бесспорно, зима. На фоне белого снега и инея энергия жизни, движения ощущается острее, кажется бурлящей, противостоящей величавому сну природы.

Но вот свершается необратимый переворот в жизни России. Как его воспринимает вдумчивый исследователь народной жизни Кустодиев?

Любимый им мир старой России ломался, историческая гармония была нарушена. Но художник убежден: вечный, живой, бытовой уклад народа невозможно сломать, как невозможно заставить человека отказаться от жизни, любви, радостного приятия мира.

Подтверждением тому служит картина «Голубой домик» (1921). В этом, пожалуй, самом идиллическом произведении художника - обыденный круговорот человеческой жизни: детство, любовь, смерть - все кажется особенно гармоничным, внутренне примиренным. Сбоку, как древо жизни, переливается в золотых закатных лучах любимое дерево Кустодиева: серебристый тополь с нежно-бирюзовой листвой.

Вынужденное заточение в петербургской квартире, служившей одновременно мастерской, стало мукой для художника, столь любившего природу. Изредка удавалось совершать поездки. Отказавшись от надежды когда-либо добраться до Кинешмы, Кустодиев подарил свой «Терем» местным крестьянам.

Лишь любовь и забота близких приносили ему утешение. Дом Кустодиевых всегда полон гостей, музыки, детских праздников, несмотря на трудные времена.

Наиболее значительной картиной 1920-х годов стал портрет Ф.И. Шаляпина (1921). Замысел портрета возник у Кустодиева во время визита певца по поводу их совместных театральных работ и начался с курьеза.

Художник, пораженный великолепной шубой Шаляпина, в которой тот так напоминал его любимый типаж ухаря-купца, попросил попозировать. Певец сконфуженно заметил, что, мол, шуба-то «краденая», полученная вместо платы за концерт, и что он, «экий мерзавец и буржуй! Не мог выбрать похуже, выбрал получше». На что Кустодиев, со свойственным ему лукавым юмором, отвечал: «Вот мы ее Федор Иванович и закрепим на полотне. Ведь как оригинально: и актер, и певец, а шубу свистнул».

Портрет стал своеобразным прощанием с дорогим ему миром. Но главное - беспримерным творческим подвигом Кустодиева, который, будучи почти полностью неподвижным, сражался с этим огромным холстом с помощью специального подвесного механизма, позволявшего передвигать картину. Вознеся грандиозную фигуру Шаляпина на своеобразный русский Олимп, Кустодиев собрал воедино все драгоценные приметы неиссякающего в его творческом воображении русского праздника.

К больному Кустодиеву в те голодные и холодные годы приходили, чтобы заразиться его оптимизмом. Как писал его товарищ по «Миру искусства» известный график М.В. Добужинский, «поражала его тихая незлобивость и, что еще удивительнее, отсутствие всякой сентиментальности к ушедшему и горечи по утраченному для него. Точно он верил, что все, что встает в его воображении, реально существует где-то в мире». Это качество отличало Кустодиева от других мирискусников, пассеизм и горькая ирония которых пронизаны тоской от невозможности вернуть былое.

В 1924 году, когда многие из них навсегда покидали Россию, он с возмущением отверг подобное предложение: «Я - русский, и как бы трудно нам всем сейчас ни было, я никогда не покину свою Родину!»

Борис Михайлович никогда не стремился к официальным титулам и однажды, уловив оттенок обиды за него в голосе дочери, ответил: «Ничего, Иринушка, не огорчайся, я ведь давно «народный» художник».

В воспоминаниях дочери художника Ирины есть любопытное примечание, что их фамилия созвучна старославянскому слову «кустода», что означает стража. Отец рассказывал ей, что когда дьякон читал на весь собор: «И привалили ко Гробу Господню камень с кустодею», то ему казалось, что все смотрят и знают - это про него». И, видимо, не случайно ему так казалось.

Кустодиев смог выстроить в искусстве своего рода идеальное пространство для сокровищ народной красоты и мудрости, сохранив их для будущих поколений.

Иллюстрации
Борис Кустодиев. Автопортрет. 1912
Автопортрет. 1912
Картон, темпера. 100×85
Галерея Уффици, Флоренция
Борис Кустодиев. Портрет художника-гравера Василия Васильевича Матэ. 1902
Портрет художника-гравера Василия Васильевича Матэ. 1902
Холст, масло. 125×151.
ГРМ
Борис Кустодиев. Сирень (Ю.Е.Кустодиева с дочерью Ириной). 1906
Сирень (Ю.Е.Кустодиева с дочерью Ириной). 1906
Холст, масло. 83×136
ГРМ
Борис Кустодиев. Красавица. 1915
Красавица. 1915
Холст, масло. 141×185
ГТГ
Борис Кустодиев. Купчиха за чаем. 1918
Купчиха за чаем. 1918
Холст, масло. 120×120
ГРМ
Борис Кустодиев. Групповой портрет художников «Мира искусства». Эскиз. 1916–1920
Групповой портрет художников «Мира искусства». Эскиз. 1916–1920
Холст, масло. 52×89
ГРМ
Борис Кустодиев. Зима. Масленичное катание. 1919
Зима. Масленичное катание. 1919
Холст, масло. 88×106
Музей-квартира И.И. Бродского, Санкт-Петербург
Борис Кустодиев. Портрет И.Б. Кустодиевой, дочери художника. 1919
Портрет И.Б. Кустодиевой, дочери художника. 1919
Бумага, свинцовый и цветной карандаши, белила. 38,7×30,5
Борис Кустодиев. В «Тереме» (Мой дом). 1918
В «Тереме» (Мой дом). 1918
Холст, масло. 80,8×106,7
Борис Кустодиев. Портрет Ф.И. Шаляпина. 1921
Портрет Ф.И.Шаляпина. 1921
Холст, масло. 215×175
Филиал Ленинградского государственного театрального музея
Борис Кустодиев. Купчиха с покупкам. 1920
Купчиха с покупкам. 1920
Холст, масло. 71×88,8
Государственный художественный музей Республики Беларусь, Минск
Борис Кустодиев. Голубой домик. 1920
Голубой домик. 1920
Холст, масло. 97×80
Частное собрание

Вернуться назад

Теги:

Скачать приложение
«Журнал Третьяковская галерея»

Загрузить приложение журнала «Третьяковская галерея» в App StoreЗагрузить приложение журнала «Третьяковская галерея» в Google play