Игорь Грабарь: «Я взял с собой... цейсовский фотографический аппарат»[1]

На рубеже XIX-XX веков увлечение фотографией было не чуждо многим художникам. Некоторые использовали снимки при создании картин. Игорь Грабарь был не из их числа. Как импрессионист, он больше доверял непосредственному впечатлению. Занятие фотографией было связано скорее с интересом исследователя, ученого, впервые взявшегося за составление обширного труда по истории отечественного искусства. Основная часть сохранившихся в его архиве отпечатков - кадры архитектурных памятников, стенных росписей, различных произведений искусства. Многие опубликованы в «Истории русского искусства», задуманной в начале 1900-х. Когда Грабарь стал собирать материал для научной работы, он понял, что множество отечественных памятников не только не исследованы, но зачастую отсутствуют даже их изображения. Выискивая старые чертежи, планы, рисунки, Грабарь быстро осознал необходимость отснять сохранившиеся уникумы. Фотография стала для него средством фиксации, способным с наибольшей точностью передать все нюансы.

Филипп Андреевич МАЛЯВИН. Портрет И.Э. Грабаря. 1895
Холст, масло. 131 × 63. © ГРМ

Начало увлечения Игоря Эммануиловича «светописью» тесно переплетается с интересом к живописным секретам старых мастеров. Это произошло во время обучения в частной художественной школе Антона Ашбе (Ажбе) в Мюнхене. В своих воспоминаниях он упоминает «занятия историей техники живописи и лабораторные испытания с плавкой смол и исканием новых связующих веществ»[2]. Пришлось серьезно заняться химией, что способствовало и пониманию фотографических процессов.

Навещая родных в Юрьеве[3], где преподавал брат, а отец являлся проректором университета, Игорь использовал не только университетскую библиотеку, но и возможности хорошо оборудованных лабораторий физико-математического факультета. Летом 1898 года он сообщал приятелю Д.И. Кардовскому: «В Юрьеве я занимался кроме этих книг еще и лабораторией химической, как я и предполагал. Знаю по крайней мере массу приемов лабораторных...»[4]. Химия прочно вошла в жизнь художника, даже в обычную переписку с родными.

Иногда рядом со строками текста на обычной почтовой бумаге помещены полноценные фотоотпечатки. При внимательном рассмотрении видно, что особый раствор нанесен кистью лишь на угол письма, где впоследствии проявилось изображение. Сам художник гордился освоенной технологией, о чем писал 11 октября 1896 года брату Владимиру из Мюнхена: «Вот Вам моя карточка. Печатать на фотографических бумагах незачем, когда можно тиснуть в письме: и удобно, и ничего не стоит»[5]. Стоит отметить, что в сентябре 1896 года в Мюнхене прошла выставка фотобумаги, организованная южно-германским союзом фотографов. Особенности печати на разных видах материалов и нюансы покрытия химическими реактивами не ускользнули от внимания Игоря Эммануиловича.

Вероятно, фотографией увлекались и его приятели, так как в кадре часто присутствует сам Игорь Грабарь и учившийся вместе с ним художник Дмитрий Кардовский. Молодой человек помещал отпечатки в письмах к родным как бесплатное развлечение: здесь и виды Мюнхена, и прогуливающиеся знакомые.

Игорь Эммануилович быстро научился снимать не только при естественном уличном освещении, но и в помещении. В углу одного из писем мы видим картину на подрамнике. 11 октября 1896 года Игорь писал брату: «Портрет я тебе обещал привезти на Рождество, но вот нашел возможность переслать его несколько раньше гораздо более удобным и удешевленным способом»[6].

Пересъемка картин была важна для молодого художника. Занимаясь у Ашбе, ученики фотографировали свои этюды, чтобы показывать снимки родным и друзьям. Показательна история поездки Игоря Эммануиловича в Париж, где в школе Кормона учились многие русские художники. Оказавшись в столице Франции среди соотечественников (В.Э. Борисова-Мусатова, А.А. Лушникова, Д.А. Щербиновского, В.И. Альбицкого), Грабарь продемонстрировал им достижения мюнхенцев с помощью снимков и решил привезти обратно фотографии с работ парижских приятелей: «Что касается оригиналов, то Лушников <...> снял фотографии с лучших их оригиналов в большом размере (13 х 18). Негативы сохранились, и я купил бумаги и пожертвовал большую половину (и самую важную) дня, отпечатал себе дюжину. <...> Вы мне не простили бы, если бы узнали, что, имея возможность их отпечатать, я не отпечатал»[7]. Кроме здоровой конкуренции имело место желание уяснить приемы и методы, которые казались новыми или недостаточно освоенными, понять, по какому пути движутся в разных художественных школах.

Фотографии с работ учеников мюнхенской школы Грабарь привез затем на родину, где показал их Г.Г. Мясоедову и П.П. Чистякову: «В Петербурге фотографии уж очень по вкусу пришлись. <...> Когда я ему [Чистякову] показал фотографии, он разбирал все головы и про каждую говорил.»[8]. Таким образом, снимки позволили узнать мнение отечественных профессоров, которые не могли вживую видеть заграничные этюды.

К сожалению, мы мало знаем о том, что именно снимал Грабарь в ранние годы. Оценить его как фотографа можно по сохранившимся снимкам, сделанным во время первого путешествия на Русский Север в 1902 году. Сам автор позднее вспоминал: «Было желание уехать на Северную Двину, хотя меня и отговаривали от этого: наступила вторая половина августа, а на севере морозы уже в октябре сковывали реки. Все же я уехал. До Вологды доехал по железной дороге, а там сел на пароход и по Сухоне, а затем по Вычегде направился в Сольвычегодск. Уже на Сухоне вид первой встретившейся нам старинной деревянной церкви меня глубоко взволновал. Сольвычегодск прямо очаровал своими архитектурными памятниками и фресками собора. Здесь я купил на пристани карбас, как на севере зовут большие лодки с мачтой, парусами и даже маленькой каюткой-шалашиком, нанял на два месяца двух здоровых и крепких ребят лет по двадцати и поплыл с ними по направлению к Двине, с тем чтобы ехать по этой реке до Архангельска, имея возможность останавливаться в любом пункте. Я взял с собой из Петербурга цейсовский фотографический аппарат с тридцатью дюжинами пластинок размером 13 х 18, двуствольное ружье с запасом пороха и дроби и консервы»[9]. Интересно, что в более раннем варианте рукописи, хранящемся в отделе рукописей Третьяковской галереи, размер пластин указан иной - 18 х 24 см[10].

Речь идет о фотокамере немецкой фирмы Carl- Zeiss-Stiftung. Надо отметить, что на годы, проведенные Грабарем в Германии, выпадает бурное развитие фототехники. В 1896 году фирмой Carl-Zeiss-Stiftung был создан легендарный фотообъектив «Planar», конструкция которого помогла убрать сферическую и хроматическую аберрации. Компания продолжала работать над усовершенствованием оптики и в 1902 году выпустила четырехлинзовый объектив «Tessar», прозванный «орлиным глазом» за высокое качество изображения. Каким объективом пользовался художник, установить не удалось, но качество снимков было высоким. Автор писал: «Фотографии Северной Двины произвели в Петербурге сенсацию, и одно время мы носились с мыслью об их достойном издании. Из этого, однако, ничего не вышло»[11]. О том же свидетельствует и письмо С.К. Маковского Н.К. Рериху 4 октября 1905 года: «Напишите мне и относительно плана издания путешествия Грабаря»[12].

Сделанные во время северной экспедиции кадры сохранились в виде отпечатков в отделе рукописей Третьяковской галереи. Игорь Эммануилович проявил себя настоящим фотохудожником, снимая пейзажи и интерьеры. Больше всего его интересовала архитектура. Справедливо полагая, что образцы традиционных русских построек лучше сохранились в малонаселенных и глухих уголках Русского Севера, он отправился туда с фотокамерой: «...Я беспрестанно обмерял и снимал деревянные церкви, снаружи и внутри, делая выписки из клировых ведомостей о датах их построения, снимая иконы, утварь, шитье, а также интересные древние избы»[13]. Фотографирование в таких условиях было довольно сложным процессом. Зачастую невозможно было выбрать правильную точку съемки, ракурс, освещение. Грабарь, как художник, стремился максимально использовать световые эффекты. Примером может служить интерьерная съемка в трапезной церкви Димитрия Солунского в Челмохте Холмогорского уезда Архангельской губернии, когда лучи солнца буквально пронизывают пространство. При съемке архитектуры добиться хорошей освещенности крайне сложно. Нужно уметь воспользоваться тем, что дает природа, при возможности выбирать время суток, когда здание освещено с нужной стороны. Однако при поездках по удаленным местам это не всегда удавалось, так как надо было ехать дальше.

О силе впечатлений от путешествия свидетельствуют строки самого Грабаря: «Человек, бывший на севере, ездивший по Северной Двине, Онеге, Мезени или по Олонецким озерам, на всю жизнь сохраняет воспоминание об этих сказочно прекрасных церковках-грезах, поднимающихся то тут, то там среди густого елового леса, таких же остроконечных, как ели, таких же, как они, седых. Поразительно уменье, с которым эти строители-поэты выбирали места для храмов: нет возможности придумать композиции лучше той, при помощи которой они связывали встающие из-за леса шатры или вырастающие из-за береговой кручи главки церквей со всем окружающим пейзажем, с изгибом реки, с изломом холмов, с гладью лугов и со щетиной лесов. Необыкновенно сильное впечатление оставляют целые группы таких церквей на великих северных реках; издали их можно принять за укрепленные городки со множеством башен и глав»[14].

Из поездки Грабарь привез фотографии, этюды и путевые альбомы. Позднее было создано живописное панно «Городок на Северной Двине»; правда, сам художник считал его неудачным. Более выразительной представлялась серия открыток «По Северной Двине», над созданием которой художник работал в 1903 году по заказу Общины св. Евгении. Весной 1904-го серия была напечатана. А.Н. Бенуа писал приятелю: «Твои открытки восхитительны. Говорю без преувеличения: это лучшие до сих пор номера в этом издании»[15].

Древнерусская архитектура на протяжении всей жизни интересовала Грабаря. В 1907-м он сообщал Бенуа, что взялся за создание «Истории русского искусства», которую хотел бы издать в 12 томах. Многие из сделанных во время путешествия 1902 года фотографий вошли в 1-й том этого издания, в том числе довольно сложные в техническом плане съемки интерьеров церквей. В дальнейшем Игорь Эммануилович сделал немало фотографий и для других томов. На многих отпечатках видны ретушь и авторские надписи, касающиеся техники печати.

Начало Первой мировой войны привело к немецким погромам в Москве, которым подверглись в том числе магазины и склады Иосифа Кнебеля, издателя «Истории русского искусства». В июне 1915-го Грабарь писал Е.Е. Лансере: «У Кнебеля каждый негатив вынимали из коробки, им любовались и разбивали. Все погибло, а много не снимешь ни за какие деньги, потому что оно тоже погибло в 1905 и позже. <...> Был закончен собиранием материал для всех 18 оставшихся выпусков моей истории. Что будет дальше, не знаю»[16]. У Грабаря остались отпечатки с разбитых пластин[17], но для издания потери оказались невосполнимыми.

Сохранившиеся снимки свидетельствуют о мастерстве Грабаря-фотографа. Перед нами предстает еще одна грань личности этого неординарного человека. Используя технические возможности «светописи», он оставался художником, способным дать неожиданный ракурс, удивительную игру света и тени, передать красоту родной природы и гармоничность старинной архитектуры.

1. Грабарь И.Э. Моя жизнь: Автомонография. Этюды о художниках. М., 2001. С. 170. (Далее: Грабарь И.Э. Моя жизнь.)
2. Там же. С. 134.
3. Ныне Тарту, Эстония.
4. Игорь Грабарь. Письма. 1891-1917. М., 1974. С. 102. (Далее: Игорь Грабарь. Письма 1891-1917.)
5. Отдел рукописей Российской государственной библиотеки, Москва. Ф. 376. К. 2. Ед. хр. 21. Л. 1.
6. Игорь Грабарь. Письма 1891-1917. С. 76.
7. Там же. С. 96.
8. Там же. С. 99.
9. Грабарь И.Э. Моя жизнь. С. 169-170.
10. ОР ГТГ Ф. 106. Ед. хр. 84. Л. 610.
11. Грабарь И.Э. Моя жизнь. С. 169-172.
12. ОР ГТГ. Ф. 44. Ед. хр. 813. Л. 1 об.
13. Грабарь И.Э. Моя жизнь. С. 170.
14. Грабарь И.Э. История русского искусства. Т. 1. Архитектура. Допетровская эпоха. М., [1910]. С. 11-12.
15. ОР ГТГ Ф. 106. Ед. хр. 2148. Л. 2 об.
16. Игорь Грабарь. Письма 1891-1917. С. 306.
17. Ныне хранятся в ОР ГТГ.