Павел Михайлович Третьяков и Николай Николаевич Ге

Татьяна Юденкова

Рубрика: 
ВЫСТАВКИ
Номер журнала: 
#3 2011 (32)

Взаимоотношения между П.М. Третьяковым и Н.Н. Ге в немногочисленной литературе о жизни и деятельности собирателя специально не рассматривались. В своей книге воспоминаний дочь Третьякова, А.П. Боткина едва касается этой темы. В очерках, посвященных истории Третьяковской галереи, С.Н. Гольдштейн категорически настаивает на том, что поздние произведения Ге, так горячо пропагандируемые Л.Н. Толстым, остались чужды Третьякову1. Для специалистов по творчеству Ге, отстаивающих неординарность искусства мастера, опередившего своих современников, вопрос об отношениях художника и собирателя представляется более чем второстепенным2.

Однако тема «Третьяков и Ге» позволяет уточнить многие вопросы, связанные с историей формирования собрания Третьяковской галереи. Проливая свет на позицию и мировоззрение коллекционера, она также поднимает и художественные проблемы, волновавшие их современников. Непосредственная переписка Третьякова и Ге невелика3. Но их взгляды, суждения и пристрастия, нашедшие в ней свое выражение прямо или косвенно, дают яркое представление о разноликости эпохи.

По возрасту, Павел Михайлович Третьяков (1832—1898) и Николай Николаевич Ге (1831—1894) принадлежали к одному поколению. Многое объединяло их, но многое и разъединяло. Оба любили искусство, преклонялись перед ним, служили ему. Почти одновременно оба задумали портретную галерею «людей, дорогих нации». Однако Ге, в силу сложившихся материальных обстоятельств, не довелось завершить свою идею. В разное время в их отношениях были периоды сближения и потепления, охлаждения и расставания. Они испытывали друг к другу не только симпатию, уважение и восхищение, но порой отказывались понимать друг друга, выражали недовольство, проявляли равнодушие, переходящее в иронию и скептицизм. С годами противоречия между ними становились все более явственными, а возможно, — и непреодолимыми. После смерти художника Третьяков честно признавался Л.Н. Толстому: «Что же касается его произведений, в частности, более всего люблю «Тайную вечерю», потом «Петра с Алексеем», «В Гефсиманском саду», «Выход с Тайной вечери» [эскиз], портреты ваш, Герцена и Шифа, много хорошего в «Милосердии», других же его картин я не понимаю»4. За откровенностью собирателя скрывалась неоднозначность его отношений с художником.

Знакомство собирателя и художника произошло довольно поздно, на рубеже 1860—1870-х годов, когда и Третьяков, и Ге стали уже достаточно известными фигурами в художественной жизни. Почему их встреча не состоялась ранее? Ге, будучи пенсионером Академии художеств в Италии, окончательно вернулся в Россию только в мае 1870 года. На вопрос Стасова о времени знакомства с Ге, Третьяков называет 1870-й год5. Эта дата подтверждается первым, известным нам письмом художника к собирателю от 12 февраля 1870 года: «Весьма сожалею, что короткое пребывание мое в Москве не позволило мне осмотреть Вашу галерею и иметь удовольствие познакомиться с Вами лично; надеюсь доставить его себе в первый приезд мой в Москву, что, вероятно, будет скоро», — писал Третьякову из Петербурга Ге6.

Свое первое приобретение — картину на сюжет из русской истории «Петр I допрашивает царевича Алексея Петровича в Петергофе» — Третьяков сделал в 1871 году, незадолго до открытия в ноябре месяце 1-й Передвижной выставки. Это полотно собиратель купил непосредственно из мастерской художника7.

Третьяков покупал произведения Ге не часто, а от некоторых отказывался сразу. Для своей знаменитой портретной галереи лучших людей России собиратель не заказал художнику ни одного портрета. При жизни Ге в галерею было приобретено всего десять его живописных произведений и — ни одного графического. Единственный рисунок «Тайная вечеря» был принят в дар от автора в 1887 году.

Картину «Что есть истина?» Третьяков приобрел из уважения к Л.Н. Толстому, по его настоятельной просьбе, но уже после того, как картина была снята с выставки как «глубоко оскорбляющая религиозное чувство»8. Однако он поддержал организованную Толстым, но провалившуюся выставку этого полотна в Европе и в Америке, и оплатил его возвращение домой — в московскую галерею в Толмачах.

В год смерти П.М.Третьякова9 в его собрании значились: один рисунок и 47 живописных работ, из них 11 приобретенных самим собирателем и 36 полотен, полученных в дар от сына художника, Н.Н. Ге-младшего. Для сравнения, в собрании Третьякова насчитывалось 22 живописных произведения Ф.А. Васильева, 36 — И.Н. Крамского, 52 — И.Е. Репина, 18 — Н.А. Ярошенко.

Внешняя канва отношений между собирателем и художником недвусмысленно характеризует их взаимные связи, но в их общении было еще нечто особенное, не характерное для отношений Третьякова ни с одним из других художников. Поздние картины Ге, посвященные «страстному циклу», побудили Л.Н. Толстого и П.М. Третьякова высказаться по целому ряду кардинальных для русского искусства вопросов и обозначить свои позиции. Их переписка чрезвычайно важна для истории художественной культуры. Творчество Ге провоцировало собирателя, обычно весьма сдержанного в своих высказываниях и неохотно рассуждавшего об искусстве, вольно или невольно делиться мыслями и чувствами со своими корреспондентами. Его замечания о работах Ге, или в связи с ними, порой — в защиту художника, а иногда — и в оправдание своих поступков, содержатся в письмах разных лет.

Интерес к искусству Ге возник у Третьякова задолго до их личного знакомства. Впервые имя художника упоминается в письме к П.М. Третьякову от 2 октября 1863 года. В это время на академической выставке в Петербурге экспонировалась его картина «Тайная вечеря» (ГРМ). История не сохранила свидетельств о первом впечатлении, полученном собирателем от картины. Однако впоследствии он не раз высказывал сожаление, что это произведение находится не в его галерее: «Из всего выставленного в Академии ярко выделяется и царит (помимо этюдов Иванова) картина Ге. Жаль, что она в Академии — не там бы ей место! Чудесная картина!»10.

С этого времени творчество Ге попадает в поле зрения Третьякова, который следит за каждым новым произведением художника. Так, в 1869 году под бдительным «оком» собирателя оказалась картина «Христос в Гефсиманском саду». Третьяков не оставляет без внимания его дальнейшую судьбу, но решается на покупку этого полотна только в 1887 году, спустя почти двадцать лет. В его московской галерее оно стало второй по счету картиной Ге и первой в его собрании картиной художника, написанной на евангельский сюжет.

На рубеже 1860—1870-х годов Третьяков приступил к реализации своего замысла — созданию портретной галереи писателей, художников, композиторов и общественных деятелей, составляющих цвет нации. В это же время Ге также задумал «самолично» исполнить портретную галерею «лучших людей России», «дабы передать образ дорогих людей соотечественников». За один только 1871-й год художник написал портреты И.С. Тургенева, М.Е. Салтыкова-Щедрина, Н.А. Некрасова, А.Н. Серова, а также вылепил бюст В.Г. Белинского. В том же, 1871 году Третьяков заказал портреты того же Белинского (художнику К.А. Горбунову) и Тургенева (В.Г. Перову), а годом ранее по его заказу был исполнен портрет композитора Серова (И.П. Келлером-Виллианди). Параллельность рождения этой идеи у Третьякова и Ге весьма показательна. Каждый из них мыслил завещать свою национальную портретную галерею обществу.

В конце 1869 года Третьякову, по-видимому, стало известно о портрете А.И. Герцена (1867), исполненном Ге во Флоренции, и он попросил продать его в галерею. Но Ге ответил отказом: «Портреты эти я пишу с давно задуманной целью, без всяких корыстолюбивых видов для себя лично»11.

В середине 1870-х годов художник вновь получил от собирателя предложение о покупке. В этот раз Ге согласился, причем не продать, а передать безвозмездно все имеющиеся у него портреты как уже «готовые», так и те, которые предстояло еще написать: «Пусть они достанутся обществу согласно общему нашему желанию». Но, соглашаясь передать портреты, он выдвинул четыре условия, назвав их «несущественными» для собирателя. Однако Третьяков на эти условия не согласился12.

Весной 1877 года настойчивый собиратель повторил свое предложение. Письмо Третьякова не сохранилось, но сохранилось ответное к нему письмо Ге от 8 марта 1877 года, в котором художник писал: «Я всегда предпочитал Вас как хранителя перед всеми частными и казенными хранителями, как истинного любителя и как человека, которому я вполне верю, ...эти вещи держать на хуторе неразумно во всех отношениях»13. Испытывая недостаточность материальных средств для содержания семьи, Ге согласился продать портреты А.И. Герцена, Н.И. Костомарова и А.А. Потехина.

Некоторая задержка с пересылкой портретов в Москву (в это время Ге делал повторения проданных Третьякову портретов) вызвала раздражение у собирателя, а вскоре и подозрение в том, что присланный портрет Костомарова является авторским повторением, а не оригиналом, бывшим на 1-й Передвижной выставке. Чувствуя себя глубоко задетым, Ге пишет Третьякову резкое письмо: «Просвещенный человек, находящийся в недоумении, имеет тысячу средств рассеять свое недоумение прежде, чем человека, не заподозренного в мошенничестве, прямо обвинять в нем и при этом бросать обвинение прямо в лицо, с цинизмом, неведомым ни в каком порядочном обществе. Я второй раз повторяю Вам, что посланный Вам портрет Н.И. Костомарова есть единственный экземпляр, писанный мной с натуры.»14. В конце концов, Третьяков признал свой вопрос некорректным и выразил надежду на снисхождение к себе. Возможно, собирателю необходимо было рассеять свои сомнения, пусть даже таким неумелым, неделикатным образом. «Ответ Ваш был для меня необходим. Ваше письмо, хотя и не может быть приятным, но как ответом на вопрос — я им совершенно доволен. Глубоко сожалею, что знакомство наше и добрые отношения так странно оборвались»15, — писал Третьяков, подводя итог своим отношениям с художником.

С момента ссоры прошло семь лет, и в 1885 году Ге предложил собирателю купить у него исполненный годом ранее портрет Л.Н. Толстого, откровенно признаваясь, что нужда заставляет его вновь говорить о деньгах.

Отношение к творчеству художника с середины 1870-х годов было довольно сдержанным, если не сказать более, а его отъезд в деревню воспринимался как бегство из Петербурга вследствие творческого кризиса. В 1874 году Крамской писал Репину: «Ге — погиб, т.е. ему поздно, оказывается, учиться, (да он и не учился никогда)»16. По-видимому, и Третьяков с настороженностью посматривал на творчество Ге.

В 1889 году неотразимое впечатление на всех произвела картина Ге «Выход Христа с учениками с Тайной вечери в Гефсиманский сад» (ГРМ). О ней положительно отозвались многие «передвижники», среди них — Г.Г. Мясоедов, К.А. Савицкий, Н.А. Ярошенко. Художник не скрывал своей досады, что она не попала в московскую галерею. Однако Третьяков, в свою очередь, сожаления не высказывал: «Картина Ваша делает сильное впечатление, но только она имеет вид большого эскиза, и как эскиз для меня интереснее маленький, тот, о котором я не раз Вас просил уступить мне и теперь подтверждаю просьбу эту..»17. Собиратель имел в виду эскиз к картине, который он и приобрел в том же, 1889 году у автора.

С конца 1880-х годов начинается последний, пожалуй, самый сложный этап в отношениях между Третьяковым и Ге. В поддержку Ге в это время выступил Л.Н. Толстой. Таким образом, Третьяков получил сразу двух серьезных и весьма уважаемых оппонентов в лице художника и писателя.

Зимой 1890 года в Петербурге открылась 18-я Передвижная выставка, на которой экспонировалась картина Ге «Что есть истина?». Она вызвала бурную реакцию в прессе, а спустя три недели на картину был наложен цензурный запрет и последовало изъятие из каталога. Художник находился в растерянности, не зная, куда пристроить опальное полотно.

В начале лета 1890 года Третьяков получил письмо от Л.Н. Толстого, в котором тот сообщал об отправке картины Ге заграницу. Опасаясь ее возможной продажи там на выставке, писатель назвал происходящее «непостижимым» и призвал собирателя «поправить свою ошибку, чтобы не погубить все свое многолетнее дело». В свою очередь, Третьяков постарался деликатно объяснить Толстому те причины, по которым он не решался на покупку этого полотна: «Я знал наверно, что картину снимут с выставки и не позволят ее показывать ...следовательно, приобретение ее ...было бесполезно. .Но не эти только соображения были. Я ее не понял. Я видел и говорил, что тут заметен большой талант, как и во всем, что делает Ге, и только .очень бы был благодарен, если бы Вы мне объяснили более подробно, почему считаете это произведение эпохой в христианском искусстве. Окончательно решить может только время, но Ваше мнение так велико и значительно, что я должен, во избежание невозможности, поправить ошибку, теперь же приобрести картину и беречь ее до времени, когда можно будет выставить»18. Опасаясь еще более усугубить допущенную ошибку в главном для себя деле — собирании национальной школы живописи, — Третьяков, как мы уже говорили ранее, купил полотно и вскоре отправил его заграницу, оплатив все расходы. Однако ожидаемого успеха на выставках в Германии и в Америке картина не имела, и весной 1891 года она возвратилась из путешествия в Москву.

В том же году Третьяков приобрел у Ге портрет Л.Н. Толстого, который стал третьим портретом писателя в его московской галерее. Первый был заказан собирателем Крамскому в 1873 году, второй — исполнен в 1887 году по инициативе Репина и приобретен сразу Третьяковым.

Вскоре после возвращения картины «Что есть истина?» в Россию был опубликован «Дневник толстовца»19. Его автор, сопровождавший картину в поездке Н.Д. Ильин, описал историю поездки картины Ге заграницу. Обвиняя во всем художника и писателя, он позволил себе оговорить и собирателя. По-видимому, эта история сблизила Третьякова и Ге, и переписка между ними возобновилась.

Ге высоко ставил заслуги Третьякова в деле создания национального музея. Он не раз во всеуслышание говорил о своем восхищении поступком собирателя. Как известно, летом 1892 года Третьяков передал в дар городу свою галерею русского искусства, объединенную с коллекцией западного искусства его умершего брата Сергея Михайловича Третьякова. «Вы самый дорогой наш товарищ, — писал художник собирателю. — Когда искусство реальное, современное, наше родилось с нами, Вы нас поддержали своей чистой, благородной, любящей критикой, Вы первый высказали без слов, а делом, что Вы цените и любите наше искусство»20. В памяти современников запечатлелось яркое выступление Ге на 1-ом съезде русских художников в Москве, когда он еще раз публично поблагодарил Третьякова.

Что касается их личных отношений, то Ге пребывал в недоумении: почему произведения «страстного цикла» остаются без внимания Третьякова. Его задевало молчание собирателя, не проявлявшего интереса ни к одной из его поздних картин. В последних письмах Ге к Третьякову нельзя не отметить его стремление поучать, наставлять, вразумлять. Ге пытается оспорить упрек Третьякова в «нехудожественности» его последнего полотна «Распятие». Он честно признается, что ему больно слышать это слово от человека, так «много сделавшего для живого искусства», — слово, которое, по мнению Ге, противоречит деятельности коллекционера.

Николай Николаевич Ге скончался 1 июня 1894 года. И при жизни художника, и после его смерти, Третьяков не раз говорил о своем безмерном уважении к нему — к художнику и человеку. В своем письме к Толстому от 29 июня 1894 года он признавался, и ему нельзя отказать в искренности: «Николая Николаевича я тоже очень любил как человека и глубоко уважал как художника, вообще я всегда говорил, что это действительно настоящий художник»21. Смерть Ге послужила поводом для продолжения их переписки, посвященной творчеству мастера.

Толстой ценил Ге за чистосердечную прямоту, «христианское зрение», называл его «не то что выдающимся русским художником, а одним из великих художников, делающих эпоху в искусстве»22. «Главная сила (Ге — Т.Ю.) в искренности, значительном и самом ясном доступном всем содержании, — писал Толстой. — Говорят, что его техника слаба, но это неправда. В содержательной картине всегда техника кажется плохою для тех особенно, которые не понимают содержания»23. Он настоятельно советовал Третьякову приобрести оставшееся наследие художника, «так, чтобы... наша национальная галерея не лишилась произведений самого своего лучшего живописца.»24. В свою очередь, Третьяков откровенно признавался писателю: «Я не стыжусь своего непонимания, потому что иначе я бы лгал»25. Он искал для себя оправдание, ссылаясь на мнения знакомых. Из собственных наблюдений он хорошо знал, что одобряющих картину вслух — совсем нет, а порицающих ее много. «Может быть, на самом деле только и правы эти немногие, и Правда со временем восторжествует, но когда?»26, — спрашивал Третьяков.

Однако приобрести последние картины художника в общественную галерею он не мог: чувство тревоги вызывал и возможный цензурный запрет, и вмешательство в дела музея. Исполняя в это время обязанности попечителя городской художественной галереи и, по собственному выражению, «боясь оскорбить православный русский народ»27, он опасался, что кто-нибудь в порыве негодования может уничтожить картины или потребует убрать их из экспозиции. Такого рода беспокойства осторожный и предусмотрительный Третьяков полагал основательными и считал своим долгом не запятнать авторитет галереи, оберегать и хранить ее. Подобные картины могут сохраниться только в частных руках, — был уверен собиратель.

Сразу после смерти художника, его сыновья Петр, Николай и невестка Екатерина, в свою очередь, опасаясь за судьбу художественного наследия, принимают решение переправить все в Ясную Поляну. Толстой обещает им постараться убедить Третьякова, «чтобы он приобрел и поместил все оставшееся» от Ге в галерею28. В своем письме к Н.Н. Ге-младшему Толстой писал: «До сих пор я делал только то, что переписывался с Третьяковым. Я, кажется, внушил ему отчасти все значение того, что оставил Ге, и, будучи в Москве, буду стараться устроить через него ли, Солдатёнкова или кого еще — музей Ге...»29. Летом 1894 года «Суд синедриона» и «Распятие» (1894) были размещены в мастерской дочери писателя, ТЛ. Сухотиной-Толстой в Ясной Поляне «до решения их дальнейшей участи».

По-видимому, тогда же, летом 1894 года, при участии Толстого было заключено соглашение между Третьяковым и наследниками художника. Об этом писала в своих воспоминаниях Сухотина-Толстая: «Обдумав и обсудив с близкими друзьями судьбу картин Ге, отец предложил Третьякову устроить при его картинной галерее музей Ге, в который собрать все его произведения. .Благоразумный и осторожный Павел Михайлович выслушал предложение моего отца. и обещал дать ответ через год. Ровно через год он приехал к отцу и сказал, что согласен взять картины и обязуется при первой возможности повесить их в галерее вместе с другими картинами, — но что отдельное помещение для них он приготовит только через пять лет»30.

В марте 1897 года Третьяков принял в дар от Ге-младшего 116 произведений: 6 картин, 14 эскизов, 2 портрета, 32 этюда, 62 рисунка31, пообещав, что они будут выставлены в галерее в течение года. «Те же произведения, которые по каким либо соображениям нельзя будет экспонировать публично, будут выставлены в специальном помещении Галереи, если у Вас нет других соображений»32, — писал в своем письме к Ге-сыну собиратель.

Весной того же года Третьяков приступил к последней реконструкции галереи, завершив ее в августе следующего года перевеской картин в залах. 1 сентября коллекционер пригласил своих знакомых посмотреть на картины художника, которые были доступны для обозрения всего несколько дней. Затем, имея в виду цензурный запрет и будучи законопослушным, собиратель распорядился временно закрыть коленкором некоторые из произведений «страстного цикла». Названия этих картин выявляются по материалам заседаний Совета Третьяковской галереи в журналах за 1899 и 1900 годы, а также из писем к И.С. Остроухову. Высказывания самого Третьякова по этому вопросу нам не известны.

После смерти собирателя Н.Н. Ге-младший, а вслед за ним и Репин, обратились к члену Совета Третьяковской галереи И.С.Остроухову с просьбой пересмотреть возможности экспонирования картин художника. «Несомненно, это создания крупного таланта, — отвечал Остроухов Репину, — но .все равно их выставить не позволят. Выставив их, мы введем впервые официальную цензуру в галерею. Желательно ли это? За ними, гляди, уберут не только «Голгофу», «Утро Воскресения», но и «Что есть истина?» и «Синедрион», а пожалуй что и другое. Не знаю как решит Совет, но всего лучше было бы предложить Ник<олаю> Ник<олаевичу> Ге (сыну художника — Т.Ю.) одно из двух: или мы оставим два «Распятия» в галерее в отдельном зале (не публичном) помещении, закрытыми занавесями или он пусть согласится принять их обратно. Поверьте, что третьего выхода не может быть»33. В письме Остроухова к Репину упоминаются «четыре (картины Ге — Т.Ю.) завешанные в галерее»34 при жизни Третьякова. Он называет две из них — «Голгофу» и «Утро Воскресения», которые обещает отстоять для публичного показа. Черновики его письма датируются 18 июня 1899 года.

В тот же день на заседании Совета Третьяковской галереи было вынесено окончательное решение: «По осмотре этих картин (четырех, закрытых коленкором — Т.Ю.) Совет постановил: № 641 «Утро Воскресения» выставить немедленно в галерее на указанном П.М. Третьяковым месте, № 645 «Голгофа» выставить также, но спустя некоторое время, №№ же 644 и 646 «Распятие» Совет, не находя удобным выставить в галерее для публичного обозрения, [постановил] хранить в отдельном помещении за закрытыми занавесями»35. Сохранившиеся фотографии зала № 6 в экспозиции Третьяковской галереи, датируемые 1902 годом36, подтверждают развеску картин, произведенную ранее по решению Совета.

Два «Распятия», как и при жизни собирателя, оставались закрытыми для публичного показа. В 1900 году они были возвращены Ге-младшему37 и увезены заграницу. В 1903 году «Распятия» были показаны на выставке в Париже, а затем в Женеве.

Прошло более полувека, прежде чем во второй половине ХХ столетия состоялись персональные выставки Николая Ге в Киеве (1956—1957), Ленинграде, Москве, Киеве, Минске (1970—1971). До этого времени его произведения «страстного цикла» продолжали быть в опале и хранились в запасниках музеев. Толстой, как известно из Послания Священного Синода, в 1901 году был обвинен в распространении учения, противного Русской Православной Церкви, а его убеждения объявлены несовместимыми с пребыванием в ней.

 

  1. Гольдштейн С.Н. П.М. Третьяков и его собирательская деятельность // Государственная Третьяковская галерея: Очерки истории. 1856-1917: К 125-летию основания Третьяковской галереи. Л., 1981. С. 101.
  2. Арбитман Э.Н. Жизнь и творчество Н.Н. Ге. М., 1972.; Зограф Н.Ю. Николай Ге. М., 1974; Верещагина А.Г. Николай Николаевич Ге. Л., 1988.
  3. «У меня с покойным Ник<олаем> Ник<олаевичем>, которого я очень любил, не было переписки, было только несколько писем чисто делового содержания, нисколько не интересных и никому не нужных, за исключением одного, но это одно я не могу показать никому или только... когда увижусь, и Лев Николаевич согласится со мной, что его обнародовать нельзя, хотя и это письмо ни для кого никакого интереса не представляет», - писал Третьяков критику B. В. Стасову после смерти художника (П.М. Третьяков - В.В. Стасову. 16 августа 1894 г. // Переписка П.М. Третьякова и В.В. Стасова. М.-Л., 1949. С. 187).
  4. Николай Николаевич Ге. Письма. Статьи. Критика. Воспоминания современников. М., 1978. C.        200 (далее - Николай Николаевич Ге. Письма.).
  5. П.М. Третьяков - В.В. Стасову. 14 сентября 1893 г. // Переписка П.М. Третьякова и В.В. Стасова. С. 169.
  6. Н.Н. Ге - П.М. Третьякову. 12 февраля 1870 г. // Письма художников Павлу Михайловичу Третьякову. 1870-1879. М., 1968. С. 9 (далее - Письма художников. 1870-1879).
  7. Боткина АЛ. Павел Михайлович Третьяков в жизни и в искусстве. М., 1995. С. 102, 313,314.
  8. К.П. Победоносцев и его корреспонденты. Письма и записки. М.-Пг., 1923. Т.1. Ч. 2. С. 934.
  9. Каталог художественных произведений городской галереи Павла и Сергея Третьяковых. 10-е. изд. М., 1898 // Павел и Сергей Третьяковы. Жизнь. Коллекция. Музей: К 150-летию ГТГ М., 2006. С. 47,71, 103-105.
  10. П.М. Третьяков - И.Н. Крамскому. 5 февраля 1881 г. // И.Н. Крамской и П.М. Третьяков. 1869-1887. М., 1953. С. 277.
  11. Н.Н. Ге - П.М. Третьякову. 12 февраля 1870 г. // Письма художников... 1870-1879. С. 9.
  12. «Во-первых, передавая портреты в Вашу коллекцию, я обязуюсь не исключать их из коллекции, пока она находится в Вашем личном владении; во-вторых, с Вами вместе я обязуюсь передать городу свою часть, с тем, чтобы она не была отчуждена от Вашей; в-третьих, право собственности на портреты принадлежат мне до передачи прав городу; в-четвертых, на случай смерти моей я оставлю необходимое соответственное распоряжение» (Н.Н. Ге - П.М. Третьякову. [1874 - начало 1875 г.] // Николай Николаевич Ге. Переписка. С. 91).
  13. Н.Н. Ге - П.М. Третьякову. 8 марта 1877 г. // Письма художников. 1870-1879. С. 290.
  14. Н.Н. Ге - П.М. Третьякову. 8 ноября 1878 г. // Николай Николаевич Ге. Переписка. С. 107.
  15. П.М. Третьяков - Н.Н.Ге. 15 ноября 1878 г. // Там же. С. 108.
  16. И.Н. Крамской - И.Е. Репину. 23 февраля 1874 г. // Там же. С. 89.
  17. П.М. Третьяков - Н.Н. Ге. 21 марта 1889 г. // Там же. С. 141.
  18. ПМ. Третьяков - Л.Н. Толстому. 18 июня 1890 г. // Л.Н. Толстой. Кн. II. Неизданная переписка. Разд V. Переписка Толстого с П.М. Третьяковым. - Литературное наследство. Т. 37-38. М., 1939. С. 255-256.
  19. См.: Ильин НД. Дневник толстовца. СПб., 1892.
  20. Н.Н. Ге - П.М. Третьякову. 26 октября 1892 г. // Николай Николаевич Ге. Переписка... С. 173.
  21. ПМ. Третьяков - Л.Н. Толстому. 29 июня 1894 г. // Там же. С. 200.
  22. Л.Н. Толстой - В.В. Стасову. 12 июня 1894 г. // Л.Н. Толстой об искусстве. М., 1978. С. 116.
  23. Л.Н. Толстой - П.М. Третьякову. 7-14 июня 1894 г. // Николай Николаевич Ге. Переписка... С. 199.
  24. Там же.
  25. Л.Н. Толстой - Л.Н. Третьякову. 29 июня 1894 г. // Там же. С. 200.
  26. Там же.
  27. ПМ. Третьяков - Л.Н. Толстому. 26 июля 1894 г. // Там же. С. 201.
  28. Л.Н. Толстой - Н.Н. Ге-младшему. 1894 г. // Толстой ЛН. Полн. собр. соч.: В 90 т. М., 1928-1958. Т. 67. Письма. 1894. М., 1955. С. 151.
  29. Сухотина-Толстая ТЛ. Воспоминания. М., 1976. С. 292.
  30. Там же. С. 296.
  31. ОР ГТГ Ф. 1. Ед.хр. 1121 (Данные о количестве произведений приводятся по письму Н.Н. Ге-младшего к П.М. Третьякову от 22 марта 1897 года и ответному к нему письму П.М. Третьякова от 27 марта 1897 года. Они расходятся с цифрами в последнем каталоге Третьяковской галереи, составленном при жизни собирателя [М., 1898]).
  32. ПМ. Третьяков - Н.Н. Ге-сыну. 27 марта 1897 г. // Николай Николаевич Ге. Переписка... С. 204.
  33. ОР ГТГ. Ф. 10. Ед.хр. 499. Л. 1 об.-2.
  34. Там же. Л. 1.
  35. РГАЛИ. Ф. 646. Оп. 1. Ед.хр. 14. Л. 1 об.
  36. Передатировка фотографий экспозиции зала № 6 произведена сотрудником ОР ГТГ А.В. Быковым. Ранее считалось, что они были исполнены в 1898 году, еще при жизни П.М. Третьякова.
  37. Журналы заседаний Совета по управлению городской художественной галерей П. и С.М. Третьяковых за 1899, 1900, 1901 и 1902 гт. М., 1903. С. 22.

Вернуться назад

Теги:

Скачать приложение
«Журнал Третьяковская галерея»

Загрузить приложение журнала «Третьяковская галерея» в App StoreЗагрузить приложение журнала «Третьяковская галерея» в Google play