Человеческая комедия и драма жизни в зеркале искусства Павла Федотова

Светлана Степанова

Рубрика: 
ВЫСТАВКИ
Номер журнала: 
#2 2015 (47)

К ИСКУССТВУ ПАВЛА ФЕДОТОВА (1815-1852) НЕВОЗМОЖНО ОСТАТЬСЯ РАВНОДУШНЫМ. НА ЮБИЛЕЙНОЙ ВЫСТАВКЕ В ТРЕТЬЯКОВСКОЙ ГАЛЕРЕЕ АВТОР ИЗВЕСТНЫХ И ПОПУЛЯРНЫХ КАРТИН ПРЕДСТАЛ ЕЩЕ И ПОТРЯСАЮЩИМ РИСОВАЛЬЩИКОМ,А ЕГО ПРОИЗВЕДЕНИЯ «МАЛОЙ ФОРМЫ» ОБРЕЛИ ЗРИМЫЙ МАСШТАБ, СОРАЗМЕРНЫЙ МЕСТУ И КЛЮЧЕВОЙ РОЛИ ХУДОЖНИКА В РУССКОЙ КУЛЬТУРЕ.

Неизменный интерес вызывают не только творческие открытия, но и незаурядная личность Федотова. Одаренный разными талантами, он сочинял стихи, поэмы и басни, писал романсы, пел, играл на флейте и гитаре. Не получив систематического художественного образования, он поразил публику первыми же своими полотнами, появившимися на академической выставке 1849 года. После этого небывалого успеха, сидя за дружеским обедом, Федотов говорил о том, что каждое его произведение должно содействовать исправлению нравов. Так, в «Последствиях пирушки» («утро чиновника, получившего накануне первый крестик», 1846, ГТГ) зритель усмотрит вред от нерасчетливой жизни, от дурных сообщников, а «Сватовство майора» (1848, ГТГ) вызовет мысль об унизительном положении праздного человека, ищущего поправки обстоятельств посредством нелепого брака. Завязалась дискуссия, поскольку многие были против такой теории, считая, что подобные нравственные сентенции способен высказать любой, тогда как сила искусства - в поучении через «зрелище изящного». Как писал И.С. Тургенев в рецензии на пьесу А.Н. Островского «Бедная невеста», «тайна "возводить в перл создания" даже самую пошлость не всякому дается»1. Человек своего времени, Федотов творил в эпоху популярности иллюстрированных альманахов, литературных фельетонов и водевилей. Его называли «русским Хогартом» и «Гоголем в красках». Но создав своего рода энциклопедию смешных положений, мелких страстей и обывательских пороков, он сумел избежать общих мест и ходульности моральных изречений, соединяя в целое поэтическое восприятие действительности и нравственную суть сюжета. «Его реализм никогда не впадал в житейскую посредственность и облагораживался чистотой нравственных намерений, которые равносильны вкусу, и истинно фламандским исполнением...»2 - это замечание издателя Ф.И. Булгакова акцентирует одно из ключевых качеств федотовского искусства - чувство меры и художественный вкус в интерпретации малоприглядных сторон и свойств человеческой натуры.

Пробуждение таланта Павла Федотова пришлось на годы службы в лейб-гвардии Финляндском полку (1834-1844). Однако боевые походы гвардии были в прошлом, и будущий художник застал только мирную жизнь, заключавшуюся в караулах, учениях, маневрах и парадах. Причем показная сторона имела самое существенное значение, а за малейшую оплошность следовало наказание. Федотов служил исправно, но без фанатизма и вряд ли совершал проступки, караемые серьезно, - к дисциплине его приучил отец, да и забота о благополучии семьи не позволяла ему вести себя разгульно. Его дневниковые записи 1835 года сводятся к незначительным происшествиям и создают довольно типичный образ молодого офицера, не обремененного ни глубокими интеллектуальными интересами, ни какими-либо серьезными занятиями, кроме рутинной службы, беспорядочного чтения, любительского увлечения музыкой и рисованием. «Дома играл на гитаре и еще с собакой»3; «часу в 7-м пошел бродить и зашел ко всенощной; стоял в алтаре и пересмеивался с юнкерами; вышел, недостоявши...»4; «отправился в Новую Деревню - в караул, в лабораторию. На плоту дожидались Лермантова (он идет в караул). Тут пили воду, пиво, трогали лягушек и выходящих из лодок девушек. Развелись (дежурного по караулу не было). В карауле спал, гулял, чертил канву. И все»5. Какое же сильное стремление к высокому искусству должно было пробудиться в нем, чтобы отказаться от однообразной, скучной, но вполне сносной полковой жизни ради туманного будущего «свободного художника»! Отслужив верой и правдой десять лет, Федотов выходит в отставку. Попытавшись заняться освоением азов батального жанра у А.И. Зауервейда в Академии художеств, он вскоре бросает это поприще, несмотря на то, что оно могло бы принести ему почет и достаток. Видя себя продолжателем традиции нравоописательного и сатирического жанра в лице У. Хогарта, Д. Уилки, французских рисовальщиков П. Гаварни, Ж. Гранвиля, Федотов решительно обращается к произведениям «нравственно-критического рода».

В России гравюры великого английского моралиста и обличителя нравов знали уже с XVIII века6, они печатались в «Вестнике Европы» в 1808-1809 годы и «Живописном обозрении», сопровождаясь переводами комментариев из немецких изданий. Статья о Хогарте, помещенная Нестором Кукольником в одном из номеров «Художественной газеты» 1838 года, начинается словами о том, что «Гогарт есть самый народный из живописцев, не только в Англии <...> но даже и у нас на твердой земле»7. Безусловно, Федотов был знаком с этой публикацией, и акцент, сделанный автором на «народный» характер творчества английского живописца, был важен для человека, видевшего в искусстве инструмент воздействия на общественные нравы. К ревностным пропагандистам английской литературы, стяжавшим репутацию знатока Хогарта, принадлежал и близкий друг Федотова Александр Дружинин. Но не образцы искусства - будь то Хогарт или любимые «малые голландцы» - побуждали к творчеству, а сама повседневная суета и житейские страсти. Образцы же давали примеры того, как эти впечатления жизни могут быть претворены в факт искусства.

В 1837 году в «Живописном обозрении» была опубликована гравюра Хогарта «Бедный поэт», возможно, повлиявшая в дальнейшем на сюжет сепии «Бедный художник, женившийся без приданого в расчете на свой талант» (1844, ГТГ). Однако морально-психологические и смысловые акценты здесь иные. У Хогарта речь о бессильном даровании, унижающем себя своим графоманством. В тексте к гравюре говорилось: «Сделайся землекопом, поденщиком и прежде всего спаси свое несчастное семейство от нищеты, а потом, спокойно отдыхая за черствым обедом, развивай свои поэтические помыслы»8. Хогартовский поэт упоен своим творчеством, а его жена, занятая рукоделием, вполне привлекательна и не вызывает неприязни у зрителя. У Федотова же одинокая, неухоженная фигура художника посреди житейского бедлама выглядит и униженной, и виноватой. Каждый персонаж этой сепии демонстрирует ужасающий нравственный распад семьи - кто-то ворует, кто-то ругается, а дочь уходит с соблазнителем. Трагизм ситуации усиливается тем, что посредине сцены на небольшом столике лежит как кукла, как предмет, на который никто не обращает внимания, мертвый ребенок. И это самое страшное свидетельство торжествующей бездуховности.

Развлекательно-наставительный характер хогартовских произведений оказался близок художественному мышлению Федотова. Но в нем боролся сатирик и художник-жанрист, влюбленный в искусство «малых голландцев». Причем жанрист побеждал даже в самых острых по сюжету композициях, не говоря уже о поздних произведениях, лежащих совсем в иной смысловой плоскости. Выразительность и точность характеров, занимательность происходящего, самоценность предметного ряда, наконец, красота живописной работы в картинах значили для него не меньше, чем фабула и ее нравоучительный смысл. В сюжетных композициях Федотова, в изобилии «говорящих» вещей и предметов можно увидеть близкий гоголевским текстам «прозаический существенный дрязг жизни». И как гоголевские описания приобретают порой завораживающе фантасмагорический характер, так и федотовские сцены затягивают зрителя в водоворот своего бесконечно дробящегося на «атомы» суетного мира. Так, в сепии «Утро чиновника» переизбыток житейского мусора, изломанных вещей, разорванных тканей и побитой посуды олицетворяет, по мысли автора, душевную не чистоплотность «расхристанного» героя: «Опрятность дома вокруг себя есть как бы знак самоуважения. От опрятности вещественной в параллель потребуется и опрятность нравственная»9. Дурные связи, неразборчивость в выборе приятелей чреваты искажением природного (или воспитанного) нравственного чувства. В стихотворении «Где завелась дурная связь...», продолжающем тему сюжета «Утро чиновника...», Федотов разворачивает историю падения человека, который сначала подлаживается к морали безнравственных приятелей и чуждается людей порядочных, а затем принимает их принципы как должное, нормальное и уже враждебно относится к прежним друзьям. Заканчивается стихотворение словами:

«Победу празднует порок,
Нахально носит свой венок.
И если встретит вдруг презренье,
Уж не раскаянье, а мщенье
В душе порочной закипит:
К злодейству шаг, коль совесть спит»10.

Самый распространенный порок, царящий в обществе, - ложь, принимающая разные формы: то вполне безобидные, как в случае с девицей, давшей слово двум молодым людям, оказавшимся друзьями («Неосторожная невеста», 1849-1851, ГРМ), то постыдные, как в сепии «Первое утро обманутого молодого» (1844, ГТГ), то устрашающие, как в позднем рисунке «Домашний вор (муж-вор)» (1851, ГТГ). Лживые чувства демонстрируют и герои картины «Разборчивая невеста» (1847, ГТГ). Однако искусственность и фальшь их эмоций скрашиваются вполне искренней радостью отца и матери невесты, замерших в ожидании в дверях. Так в назидательность сцены вкрапливается доля человечности, что придает смысловой объем банальной житейской ситуации. Осуждая тщеславие и жеманство, Федотов не казнит саму героиню, возможно, даже сочувствует ее положению. В его басне «стихи и бальное платье (поэзия и наряды)» есть такие слова: «мы едем к зрелой барышне. А ей на что стихи? / на что поэзия? Ей чай давно в постели / все поэтические скорби надоели. / Ей нужны женихи! / в ней, горемычной, год от года / сильней все требует законный долг природа. / А этот кредитор, / - Он и чистейшим девицам не должен быть в укор. / Он действует по божьему веленью...»11. Ложным стыдом охвачен федотовский «аристократ», поспешно прикрывающий книжкой свой скудный завтрак - кусок ржаного хлеба - при появлении нежданного гостя («Завтрак аристократа», 1849-1850, ГТГ). О положении таких никчемных, но наделенных амбициями обитателях столицы писали многие, в частности, И.С. Тургенев в пьесе «Безденежье (Сцены из петербургской жизни молодого дворянина)»12, герой которой, некто Жазиков, «на службе не состоит, а в Питере живет да деньги тратит». Но, разделяя авторскую иронию по отношению к этим персонажам и нелепостям их жизни, невозможно не любоваться окружающими их предметами обстановки, фактурой тканей и блеском живописи. Кажется, будто Федотов, никогда не имевший настоящего уюта и комфорта, изливал свою подавленную любовь к искусно сделанной вещи, ко всему изящному и утонченному в тщательности изображения каждой мелочи быта. В его картинах чистая красота вещей и виртуозность живописного исполнения невыгодно оттеняют нравственное несовершенство человеческой природы, оборачиваясь метафорой разлада между эстетикой предметного мира и попранной этикой ничтожного человеческого существования.

Людская вздорность и мелочность - синонимы никудышности и внутренней пустоты, заставляющие человека «делать из мухи слона», подобно героине сепий «Кончина Фидельки» и «Следствие кончины Фидельки» (1844, обе - ГТГ). Пьянство, как и лживость, принимает разные формы и разную степень катастрофичности в рисунках Федотова. Если в карикатуре «Бельведерский торс» (1841, ГТГ) высмеивается пристрастие академистов к спиртному, а в рисунке «Пятница - опасный день» (1830-е, ГРМ) - соблазны для молодого офицера, то в акварели «Господа!.. Женитесь - пригодится» (1842-1843, ГТГ) или «Крестины» (1847, ГРМ) ирония по поводу винопития носит уже слишком горький привкус, поскольку пьянство героя оказывается тяжелым бременем семьи. Один из наиболее живучих социальных пороков - мздоимство, воровство. Уже в первой акварели нравственно-критического рода - «Передняя частного пристава накануне большого праздника» (1837, ГТГ) Федотов обращается к сюжету, обыгранному не только в «Ревизоре» Гоголя, но и в целом ряде других литературных сочинений эпохи. В сепии «Магазин» представлен целый набор житейских пороков, в том числе и мелкое воровство. Вздорность жен, изводящих мужей своим недовольством и придирками («Семейная сцена», ГТГ; «Важная дама», обе - 1848-1850, ГРМ), проявляется в их капризах и транжирстве («Магазин», 1844, ГТГ; «Покупка цепочки», 1849-1851, ГРМ): «Сколько зла-то/злата из ребра Адама вышло в свет», - делает Федотов заметку каламбурного характера13. Однако эта женская слабость нередко сопряжена с простительным кокетством, над которым художник лишь мягко иронизирует. Его рисунки-диалоги, героями которых порой становился и сам художник, привлекают не только занимательностью сценок, но и приемами рисования - гибкостью и упругостью линий, легко очерчивающих фигуры и предметы в любом ракурсе, точностью остро подмеченных нюансов жестов, поз и движений. В пластическом очаровании женских персонажей сказалось еще одно свойство федотовского таланта - лирическое начало, проявившееся и в поэтических опытах художника. Женская тема, тема брака были ему не безразличны. Пространный текст о том, что свет - это «толкучий рынок», заканчивается следующим рассуждением: «Что такое жениться? - покупать на этом рынке готовое платье - где коротко, натянут, а широкое - сумеют уверить, что сядет - как свыкнется-слюбится. Кажется все впору, все хорошо, а пришли домой - и увидите, что купили ворованное - с заплатами, которые <...> были заглажены, зачищены. Прошла неделя, и вы плачетесь своею покупкою. Не хвастайтесь умением выбрать жену - нет, такого умения не существует. Молитесь только, чтобы попасть вам на честного продавца толкучего рынка»14. Деньги - их наличие или отсутствие - оказываются самым сильным фактором влияния на человеческий характер и взаимоотношения не только в служебных, но и в семейных делах. Вокруг этой проблемы закручиваются многие сюжеты драматургии 1840-х годов. Сам же художник с достоинством претерпевал материальные лишения, не обременяя друзей переживаниями по этому поводу. Его друг и биограф Дружинин писал: «Глядя на эскиз Федотова "Старость художника", можно подумать, что твердый дух его часто изнемогал под бременем нужды. Такое заключение будет едва ли справедливо: Павел Андреич изучал фазисы нищеты так, как изучал он в натуре лица трактирных героев, не делаясь через то трактирным посетителем. Несомненно то, что до своего знакомства с Брюлловым он не был совершенно уверен в своих силах и видел по временам перед собой печальную старость; но мысль его об этом предмете была не более, как мыслью полководца о возможности быть убитым в сражении»15.

При всех несовершенствах социальной жизни «зло» для Федотова - не абстрактная губительная «среда», а свойство, присущее самому человеку, он его носитель. У федотовских героев был выбор - независимо от общественной ситуации поступать честно, отдавать предпочтение людям порядочным, не бездельничать, не лукавить. И если свет, его обычаи и условности - это социальная среда, не способствующая творческому развитию человека, то ее следует избегать или ограничить общение с ней. Уединение - необходимое условие для развития таланта: «Вдали от света и людей на мой чердак, как к домоседу, приходят в гости тьмы идей в уединенную беседу», - делает признание художник в своих записях16. несмотря на долгую жизнь в Петербурге, Федотов осознавал свою «неуглаженность» светом. Он видел, как столичные нравы способны лишать людей простоты и искренности в дружбе и любви, поэтому глубоко ценил тот круг близких знакомых, среди которых чувствовал себя легко и свободно. Не случайно его портреты, небольшие по формату (а порой и крошечные), рождают в зрителе светлые, отрадные эмоции. Испытывая сердечную симпатию к своим моделям, художник наделяет их образы теплотой простых человеческих отношений. Внимательно изображая костюмы и окружающую обстановку, он передает гармонию домашнего уюта, согревавшего его душу в семьях Дружининых, Флугов, Ждановичей. Обратившись к портрету как средству самостоятельного освоения живописной техники, Федотов создает произведения, органично вошедшие в традицию романтического камерного портрета. В классической ясности и гармонии пропорций, пластических линий и цветовых соотношений, в тонко прочувствованном равновесии бытового и образного, мимолетного и вечного - обаяние одного из шедевров федотовской живописи, портрета Наденьки Жданович за фортепьяно (1849, ГРМ).

Тетради, дневники и разрозненные записи, хранящиеся в отделе рукописей Русского музея, воссоздают для нас черты человека ранимого, размышляющего о жизни, о ее светлых и трагических сторонах, о месте художника в этом мире, о горечи несправедливой судьбы и смирении перед неизбежностью конца. Порой наивная по простоте высказывания философия Федотова несет в себе зерна светлого разума и обретенной в непростых обстоятельствах мудрости. Его жаждущая поэзии душа сказывалась не только в трогательных по искренности стихах, но порой и в письмах. В одном из посланий к отцу он удивительно образно описывает приход столь редкого для Петербурга раннего весеннего тепла: «Ах, что за весна <...> Солнце все становилось жарче и жарче, наконец в конце марта оно стало такое жаркое, что ему и самому, как повару у плиты, нестерпимо сделалось. Вот Солнце захотело прохладиться немного - захотело воды хлебнуть. Что же - да Нева подо льдом, в море - далеко посылать, да вода невкусная, а жарко, мочи нет. Что делать? Как что делать - лучи у Солнца превострые, как золотые иголки - давай ими лед точить, и что же - хоть и нехотя, а пошел лед в море соленую воду разбавлять - Нева чистехонька, льду ни следа, а воды - хоть упейся. Вот тут Солнце хлебнуло невской свежей воды - освежилось и оправилось, повалялось, понежилось в облаках мягких - отдохнуло и принялось за работу, и началась весна. Сначала она как зеленым креп[ом], как дымкою легла на сучья дерев, а там и за зеленью зелень, и теперь как изумрудная. Где лучи, есть и выгоны, словно бархат зеленый - глазу мягко и при ароматном и легком воздухе - и душе легко»17.

Примечательно, что поучительные сентенции Федотов излагал в форме, близкой по духу народным прибауткам и поговоркам. Художнику были интересны народный язык и народная мудрость: «Он выражался чрезвычайно просто, даже употреблял простонародные выражения и обороты, но всегда так кстати, так всегда метки и бойки и определительны были его краткие выражения»18. Окрашивание словесной ткани народным говором характерно для многих литераторов той поры, но особенно ярко это выражено в пьесах А.Н. Островского, начало творчества которого приходится на те же сороковые-пятидесятые годы. Преодолевший столько трудностей на пути к искусству, Федотов сравнивал талант с блеском алмаза: «Алмаз бесцветен - как хрусталь, как вода, как воздух - да искры есть». Труд был для него чем-то священным: «Я знаю, что человек без занятий в душе своей - враг каждому трудящемуся человеку!»19. В стихотворении «Со вчерашнего дня ее нет для меня», рассуждая о том, что же пленило молодую девушку в нем, Федотов пишет, что «тема жизни» его «Из любви спрядена, Добротой заткана И трудом скреплена». Для него, не имевшего наследственных капиталов, достоинство честного труда составляло главную нравственную опору. Но таланту тяжело развиться без поддержки, как цветку вырасти без солнца. Однако для творческого дара опасны и соблазны света, поглощающего в «мелочной визитной гонке», в хлопотах о нужных связях и модном антураже самое ценное - время.

С каким-то нарастающим в душе отчаянием он словно пытается «заговорить» своими записями несправедливость судьбы, доказывая безжалостному свету и благополучным согражданам, что талант, мысль и труд ценнее в этом мире, чем денежные мешки, чины и звания. В черновике письма к покупателю своих картин (очевидно, Ф.И. Прянишникову) он подчеркивает, отстаивая достоинство художника перед богачом: «Между нами вот разница - что не я узнал о вас, а вы про меня»20. Его терзает осознание того, что в мире царит несправедливость, но он пытается убедить себя в существовании иной, высшей справедливости: «Души прямое назначенье - развитье лучших свойств ее, Что вот что истинно свое. Чинам в беде - грозит солдатство. Невзгоды есть и для богатства, И связи - прах: сегодня князь, А завтра, смотришь, втоптан в грязь. Все - случай. Но <...>талант развитый, как монумент из меди литый. Зарой хоть в землю! Сто веков Там пролежит. Откройте, - нов! И снова - людям утешенье - Он хорошеет от гоненья...»21.

В конце своей короткой жизни Федотов, точно устав давать уроки морали, пробует себя в иных сюжетах. Насмешник над людскими слабостями и пороками становился философом. Под впечатлением семейной драмы - вдовства сестры, оставшейся почти без средств существования, он задумывает картину «Вдовушка». Но содержанием полотна становится не динамичный и увлекательный сюжет со множеством говорящих деталей, а душевное состояние героини, погруженной в какое-то сонное оцепенение. Грустная, но вполне заурядная семейная история22 обретает глубокий и объемный смысл. Предметы по-прежнему поясняют происходящее: на полу стоят опечатанные за долги вещи, вдовушка оперлась на комод с портретом умершего мужа, иконой спасителя и женским рукоделием как на единственное, что у нее осталось. Однако весь этот предметный антураж отступает на второй план, а в центре оказывается образ самой героини, словно замершей на пороге новой и безрадостной жизни. Художник пробует один вариант за другим, меняя облик молодой женщины, отдельные детали и освещение, заставляя зрителя томиться этой красотой, этим вселенским одиночеством женской души, переживать странные, беспокойные ощущения, в том числе нереальности и этого реального персонажа, и этих столь безупречно написанных предметов.

Нарастающее от переутомления, головных болей, лихорадочного душевного состояния психическое расстройство сказалось и на творческом даре Федотова. Он болезненно переживает быстротечность времени и непостоянство славы, житейская реальность все чаще открывается ему с жестокой стороны. В последних рисунках и картинах уже не сюжетная завязка, не материальность виртуозно исполненных предметов, а сама атмосфера, беспокойная игра света и тени формируют художественный образ, проникнутый драматизмом. Погружаясь в пучину душевного разлада, Федотов совершает гениальный творческий прорыв в пространство иной, символической образности. Предельный лаконизм рисуночной техники, нарушение привычной логики построения пространства по законам прямой перспективы, фрагментарность фигур в этюдах к картине «Игроки» (1852, Киевский национальный музей русского искусства), даже синий цвет бумаги создают потрясающий психологический эффект, внушая почти ирреальное чувство тревоги и опасности. Не поддается однозначному толкованию и полотно «Анкор, еще анкор!» (1851-1852, ГТГ). Его живописная экспрессия, горячечный колорит оказываются важнее нехитрой сюжетной завязки - офицер от скуки деревенского постоя заставляет пуделя прыгать туда-сюда через длинный чубук. Залитое красноватым светом, теряющее свои очертания пространство деревенской избы, тающие в сумраке бесформенные фигуры и предметы порождают в душе смутное беспокойство, заставляя задуматься не столько о судьбе героя картины, сколько о жизни и судьбе ее автора.

Уже в больнице для душевнобольных, в минуту недолгого просветления сознания, он пишет другу - художнику Александру Бейдеману, лихорадочно пытаясь удержать свои прежние мысли как зерна будущих всходов: «Сашинька, друг - присядь с карандашом к бумаге, не поленись прислать мне копию с того, что я писал к тебе - эти святые минуты жизни должны быть сбережены на всю жизнь. Не поленись дружок - этот ущерб художественный откроет новый ключ - разольется рекой, расширится озером, морем в груди твоей, морем огня - который пережжет в душе твоей всё плотское - житейское. Затеплица лишь сердце - перед Богом - во имя изящества, которого он центр и источник. Брат навсегда твой Павел»23. В житейской борьбе между творческими порывами и жесткой необходимостью материально поддерживать семью, старика отца и сестер, Федотов-художник был побежден Федотовым-человеком. Он изнемог в этой борьбе, его сознание не выдержало конфликта между долгом перед родными и долгом перед искусством. Возможно, продлись жизнь автора «Сватовства майора», он оказался бы в ряду «великих печальников» земли русской, привносивших в отечественную культуру свое личное переживание судеб людей и глубокое осмысление характера народа в драматизме его бытия. Или - в ряду тех беспощадных обличителей порочных нравов, кто показал миру, что жестокость объективного порядка вещей куда более тягостна, чем дурная воля отдельного человека. Является ли Федотов основоположником критического реализма - вопрос дискуссионный и для нашего времени не столь актуальный. Но думается, что федотовская «прививка» русскому искусству избавила его от опасности погрязнуть в академическом бытописательстве или салонном жанризме, равно как и в прямолинейной журнальной сатиричности.

 

  1. Тургенев И.С. Несколько слов о новой комедии г. Островского «Бедная невеста» // Тургенев И.С. Полное собрание сочинений и писем: В 30-ти томах. м., 1980. Т. 4. С. 493.
  2. Цит. по: Булгаков Ф.И. Павел Андреевич Федотов и его произведения художественные и литературные. СПб., 1893. С. 3. далее: Булгаков. Указ. соч.
  3. Из дневника 1835, 13 марта. Цит. по: Лещинский Я.Д. Павел Андреевич Федотов: художник и поэт. м.; л., 1946. С. 105. Далее: Лещинский. Указ. соч.
  4. Дневник Федотова. 30 марта 1835. Лазарева суббота. Цит. по: Лещинский. Указ. соч.С. 106.
  5. Дневник Федотова. 1 марта 1835. Цит. по: Лещинский. Указ. соч. С. 102.
  6. Подробно вопрос о русских публикациях, посвященных Хогарту, и репродуцировании его работ - в статьях: Левин Ю.Д. Уильям Хогарт и русская литература; Макарова Т.В. Хогарт на страницах русских журналов XIX века // Эстетика Хогарта и современность / НИИ теории и истории изобразительных искусств РАХ. м., 1993. См. также: Степанова С.С. «Русский Хогарт»: П.А. Федотов и европейская традиция нравоучительного жанра // Третьяковские чтения. 2013. Материалы отчетной научной конференции. М., 2014. С. 118-133.
  7. Гогарт // Художественная газета. 1838. № 11. С. 364.
  8. Живописное обозрение. 1837-1838. Т. III. С. 184.
  9. Из записных книжек. Цит. по: Лещинский. Указ. соч. С. 119.
  10. Цит. по: Жерве В. Павел Андреевич Федотов. Биографический очерк: К 50-летию со дня его кончины // Военный сборник. 1902. № 11.
  11. Цит. по: Лещинский. Указ. соч. С. 175.
  12. Отечественные записки. 1846. № 10. С. 249-270.
  13. ОР ГРМ.Ф. 9. Ед. хр. 35. л. 9.
  14. ОР ГРМ. Ф. 9. Ед. хр. 25. Л. 1.
  15. Цит. по: Булгаков. Указ. соч. С. 12.
  16. Из записных книжек. Цит. по: Лещинский. Указ. соч. С. 116.
  17. Письмо П.А. Федотова отцу. Петербург, 1839. ОР ГРМ. Ф. 9. № 31. Л. 3-3об.
  18. А.О. [Очкин]. Несколько слов о Федотове. Цит. по: Павел Федотов. К 175-летию со дня рождения. Каталог. СПб., 1993. С. 26.
  19. Из Воспоминаний А.В. Дружинина о П.А. Федотове. 1853. Цит. по: Булгаков. Указ. соч. С. 14.
  20. См.: ОР ГРМ. Ф. 9. Ед. хр. 6. Л. 2.
  21. Цит. по: Лещинский. Указ. соч. С.164-165.
  22. Сестра художника Люба вышла замуж в 1844 году за В.И. Вишневского, «заставного писаря» Московского сиротского суда, и овдовела в 1850-м. Покойный муж разорил семью, бедная женщина в 1845 году потеряла 3-месячного сына Николая, а в 1849-м - младенца Владимира. 20 мая 1850 года родила дочь. См.: Ацаркина Э.Н. П.А. Федотов и его родные в Москве. М., 1953.
  23. ОР ГРМ. Ф. 9. Ед. хр. 42. Л. 1. Записка А. Бейдеману.

Вернуться назад

Теги:

Скачать приложение
«Журнал Третьяковская галерея»

Загрузить приложение журнала «Третьяковская галерея» в App StoreЗагрузить приложение журнала «Третьяковская галерея» в Google play