Театр начинается …

Если правда, что «наша жизнь – игра», или еще более жестко: «жизнь – театр, а люди в нем актеры», то следует признать особое место театральной афиши в ряду иных родов графического искусства. Поэтому устроители замечательной выставки в Театральном музее им. А.А.Бахрушина дали ей броское название «Театр начинается с афиши». Перенесение приоритета с вешалки в хрестоматийном афоризме на афишу представляется весьма симптоматичным. Дело не только в большей по сравнению с гардеробом художественной насыщенности этой информационно-рекламной составляющей театрального организма. Важнее, надо думать, изменение самого стиля современной жизни. Становясь все более чувствительными к утилитарным, обеспечивающим комфорт, элементам быта (к коим должна быть отнесена и вешалка), мы все острее начинаем переживать потребность в «избыточной» эстетизации среды, да еще так, чтобы тяжеловесная назидательность и пафос замещались игривой легкостью. К тому же афиша, оставаясь связующим звеном между миром сценической сказки и фантазии, с одной стороны, и суетливой повседневностью – с другой, сохраняет качество художественного документа эпохи, осколка «большого стиля», формирующего и станковое, и декоративно-прикладное, и сценическое искусства.

Б. МЕССЕРЕР. «Кармен-сюита». Балет Ж.Бизе – Р. Щедрина. Киев. 1975

Музей потому и музей, что позволяет вырваться из жестких временных связей. Но многократно переплетающиеся нити нынешнего постмодернистского трагично-карнавального бытия оказываются столь прочны и все время возвращают в сиюминутность, что традиционно построенную «Таланты и поклонники» для Театра им. В. Маяковского (1969). Чего только не было в 60-е! Были и опыты в области сюрреализма, как у корифея афиши Н. Акимова («Искусство комедии» Э. де Филиппо, Театр комедии, Ленинград, 1966). Был и своеобразный ретроспективизм, когда в конце десятилетия автор афиши юбилейного спектакля Театра на Таганке «Добрый человек из Сезуана» воспроизвел островыразительный язык начала 60-х, времени постановки спектакля. Да и личность автора представляется музейщикам спорной - имя Б. Бланк дано с вопросительным знаком. Шестидесятые годы - уже глубокая история! Уже могут оказаться бессильны и воспоминания, и архивы.

Н. АКИМОВ. «Радость». Пьеса Д. Щеглова. Ленинград. 1931

Второй зал экспозиции представил искусство 20-50-х годов во всем разнообразии стилевых виражей XX столетия. Тот же Н. Акимов представлен и неоклассическим вариантом в афише к 100-летию Александринского театра, и экспрессией сродни ОСТовцам («Тень»), и трогательным любованием вполне реалистически изображенной конструктивистской архитектурой в афише спектакля «Радость». Были и работы, сходные с карикатурной графикой «Крокодила», и шрифтовой лаконизм 20-х годов, и подробная перечислительность афиши «Синей блузы» работы неизвестного художника (!), будто увиденной глазами несравненных И. Ильфа и Е. Петрова. Помните театр Колумба в «Двенадцати стульях»: «Звуковое оформление- Галкина, Палкина, Малкина, Чалкина и Залкинда... Мебель - древесных мастерских Фортинбраса при Умслопогасе им. Валтасара»? Правильно, дух времени дольше всего живет в искусстве. А потому калейдоскопичность 20-х годов осталась нам и в «Блохе» Б. Кустодиева, соединившей грубоватость лубка с изыском «Мира искусства», и в конструктивизме афиши В. и Г. Стенбергов к гастролям Камерного театра в Берлине, и в нарядном декоративизме С. Судейкина, и в «Бунте машин» по пьесе А. Толстого, трактованном Ю. Анненковым совсем не страшно, если сравнивать с современными антиутопиями-ужастиками в кино- и компьютерных версиях.

Но пора погружаться в дореволюционные годы. Здесь рубежная работа - великолепная хрестоматийная крупноформатная афиша В. Серова с танцующей А. Павловой. Есть гипотеза, что к ней должна была появиться парная работа - так много споров вызывающий портрет Иды Рубинштейн, возможно, выполнялся как эскиз для еще одной афиши. Но в историю театрального искусства вошло лишь изображение Павловой. Балерина как бы упархивает в очаровательный Серебряный век. А по соседству с ней в экспозиции - монументальный фотомонтаж, представляющий зрительный зал с расположившимися в партере и ложах представителями тогдашней российской элиты, включая имама Шамиля. Разумеется, зрителю представлены в большом количестве афиши в стиле «модерн», среди авторов которых встречаются блистательные фамилии начинавшего как театральный художник Ф. Шехтеля - создателя своеобразных неорусских «декораций» Москвы: зданий Ярославского и Казанского вокзалов, и И. Билибина, перешедшего в 1910-е годы во второй этап своего творчества, отмеченный более детальной орнаментальной разработкой в духе допетровской гравюры. Богатое было время - и в смысле утонченно-насыщенной декоративности, и в разнообразии стилевых решений, и в обилии всяческих сценических и околосценических затей. Чего стоят, например, «Гуляния ”В мире грез и фантазий XXI века”», в программе которых обещано зрелище «Воздушного Алюминиевого Корабля на полном ходу». На афише сей корабль, тронутый краской-серебряночкой, оседлан был красоткой в развеваемой ветром юбке, успешно обгоняющей плешивого бога, кое-как пробирающегося по небесам на велосипеде-глобусе. А афиша бенефиса некоего М.К. грозила ошеломить зрелищем «декоративных новинок:

1. Фонтаны живой воды.
2. Живые картины, меняющиеся без занавеса.
3. Волнующееся море».

Затейливы были наши предки и изобретательны, чувствовали себя свободными в выборе средств достижения цели! Так, афиша «На дне» оказалась оформлена плетеным и растительным орнаментами, более подошедшими бы к постановкам древнерусской тематики. А в ее тексте театр Лопатинского сада в Смоленске, поставивший пьесу в 1903 году, отметил: «Лица, взявшие билеты в театр, за вход в сад не платят». Жизнь в старых афишах раскрывается в какой-то непосредственной полноте, демонстрируя порой неожиданную логику участников давнишних событий. В афише 1892 года к «Ревизору», пьесе убийственной, по просмотру которой государь-император Николай I сказал: «Всем досталось, а мне больше всех», бодро значилось: «Перед началом спектакля оркестром театра Корша под упр. г. П. З-О исполнен будет народный гимн "Боже, царя храни!”». В данном случае можно предположить расчетливую иронию. Посмеяться или усмехнуться не зло, в том числе и над собой, умели. Неизвестный художник, зазывая в 1901 году на маскарад «В мире декаданса», изобразил прижимающую к тощей груди атрибуты искусства музу-вампира столь пугающе-зеленой и остекленело глядящей на зрителя, что ему уже и не страшно совсем. Хотя пугать могли, как С. Панов в афише «Макбета» для Нового василеостровского театра, убедительно изобразивший полусгнивший череп.

А заканчивалась (в смысле, начиналась) выставка чисто информационными текстовыми листовками первых годов XIX века, минимализмом оформления созвучными зачастую лишенным изображений и орнаментики работам 1920-х годов.

Такая картина открывается при игровом, обратном осмотре двух залов Бахрушинского музея: от утомленного своей изощренностью рубежа тысячелетий к наивной простоте работ двухвековой давности. Восхождение от иронии постмодернизма к идеализму послереволюционных лет и далее к эстетству «модерна» и к простоте классической эпохи. Традиционный маршрут показал бы эволюцию от безыскусного повествования пушкинской поры к иллюстрированию смыслов в период расцвета афиши и в итоге к декорации всеобщего современного спектакля, в котором искусство, жизнь и история сливаются в единую игру.