Скульптура Зураба Церетели в сердце Парижа
Шарль де Голль писал в своих знаменитых «военных мемуарах»: «С каждым шагом, который я делаю, ступая по самым прославленным местам мира, мне кажется, что слава прошлого... присоединяется к славе сегодняшнего дня. История, которой дышат эти камни и эти площади, словно улыбается нам». Париж непрестанно менялся в течение двадцати веков, проходя путь От римского поселения до современной столицы. Неизменным остается то, что он накапливает в себе существенные и увлекательные черты, отвергая бездарность, постоянно выражая свойственную французам любовь к отчетливому порядку и блеску таланта.
Зураб Церетели, мэр Парижа г-жа Анн Идальго, архиепископ Парижский, кардинал Андре Вен-Труа
Новый памятник, созданный Зурабом Церетели, появившийся вблизи Собора Парижской Богоматери, подтверждает эту традицию, много раз превращавшую столицу Франции в художественную столицу мира. И особенно поразительно удачное соединение скульптурного памятника с великим собором. Средневековье все еще говорит в этом пространстве в полный голос. Осип Мандельштам передал свои впечатления от него в строках стихотворения «Notre-Dame»: «Стихийный лабиринт, непостижимый лес, // Души готической рассудочная пропасть, // Египетская мощь и христианства робость, // С тростинкой рядом - дуб, и всюду царь - отвес». Собор был и остается огромным, отличным от действительности «миром», живущим иным бытием, прекрасным и святым. Он уносится в вышину и как бы говорит с Богом, лишь снисходя к людям своей скульптурой, повествовавшей о евангельских истинах, грехах и добродетелях, передавая образы святых и облик химер, порождений зла. «Немного найдется архитектурных страниц прекраснее той, какою является фасад этого собора, где последовательно... предстают перед нами три стрельчатых портала; над ними зубчатый карниз, словно расшитый двадцатью восьмью королевскими нишами... высокая и легкая аркада галереи с лепными украшениями в форме трилистника, несущаяся на своих легких колоннах...» - это слова Виктора Гюго из романа «Собор Парижской Богоматери».
Едва ли можно найти для художника более трудную задачу, чем добавить нечто новое в один из самых прекрасных и прославленных ансамблей мира. Зурабу Церетели это удалось. Чутье художника помогло ему учесть особенности пространства, сложившиеся в течение двух последних веков. Как и везде в Париже, остров Сите и все окружение собора изменилось в эпоху Наполеона III, во время перепланировки города по замыслам барона Оссманна. Исчезла невероятная густота застройки вокруг собора, царившая много веков, перед ним появилась площадь спокойных прямоугольных очертаний, камерную атмосферу которой не нарушают туристы, во множестве толпящиеся здесь почти в любое время суток. За собором, на оконечности Сите, устроили сад, куда выходит венец капелл, завершающих его невероятным переплетением конструкций и декора, названным однажды Огюстом Роденом «механизмом часов со снятой крышкой». Вдоль южной стороны собора, протянувшейся над Сеной, также возникло садовое пространство. Оно в наибольшей степени, чем какая-либо другая часть ансамбля, наполнено ощущением покоя и тишины, духом благоговения перед собором, где, по легенде, хранится терновый венец Христа, привезенный рыцарями из крестовых походов.
Именно здесь Зураб Церетели поставил скульптурный монумент папе римскому Иоанну Павлу II, недавно причисленному католической церковью к лику блаженных. Отлитый из бронзы памятник высотой немногим более трех с половиной метров расположен необыкновенно удачно. Он стоит по оси южной ветви трансепта, перед изумительным фасадом, в котором доминируют огромное окно-роза, наполненное многоцветными витражами, и две тонкие изящные остроконечные башни по бокам треугольного, по-готически «колючего» фронтона. Простой невысокий постамент белого камня увенчан овалом классического рисунка. Сена отделяет памятник от противолежащей набережной. Слева, над деревьями, возвышаются главные башни собора, но густые ветви защищают скульптуру от громады Нотр-Дам, справа - более низкая, чем сам собор, ризница и дом причта, также содействующие смене масштабов, переходу от грандиозного объема собора к монументу. Размеры скульптуры найдены очень точно. Фигура больше человеческого роста, но сопоставима с ним, что подчеркивает величие духа святого, поднявшегося над дольним миром, и в то же время его близость к верующим, столь характерная для Иоанна Павла II.
Скульптура подчеркнуто монументальна, статична, мощно прочерчены линии складок ниспадающей мантии, и, как канелюры колонны, идут вниз изгибы сутаны - облачения первосвященника католического мира. Руки подняты и сжаты в молитвенном жесте, голова чуть наклонена. Возникает впечатление сосредоточения и в то же время порыва - страстного обращения к Богу, исполненного незыблемой веры. Мощный широкий лоб мыслителя, внимательные, добрые глаза, сомкнутый, пластичный рот оратора, привыкшего произносить священные проповеди, твердый, резко очерченный подбородок... Мастер, несомненно, стремился передать духовную силу Иоанна Павла II, представление об исполненной им миссии, да, пожалуй, и о его жизни.
Скульптура, безусловно, классична. Скульптор апеллирует не столько к средневековым изваяниям, сколько к образцам академической традиции. Это никак не противоречит готическому образу Нотр-Дам. Из всех великих готических соборов он едва ли не в наибольшей степени несет в себе свойства классического спокойствия и гармонической уравновешенности. И здесь заключена, как мне кажется, основа установившейся связи современной скульптуры и древнего парижского собора. Повторюсь, что в этом, как говорил Шарль де Голль, «одном из самых прославленных мест на свете» достичь единства художественной среды, возводя сегодняшний монумент, - успех, из ряда вон выходящий.
Впрочем, скорее всего, это не случайно. У Зураба Церетели особые отношения с Парижем и как у художника, и как у человека, по-настоящему любящего этот город. У его восприятия образа столицы Франции давняя история. Еще во времена юности он вслушивался в рассказы своих учителей, родственников, знакомых об их парижских впечатлениях. В Тбилиси возвратился тогда из эмиграции целый ряд деятелей искусств, в двадцатые и тридцатые годы XX века входивших в круг французской богемы, подобно Ладо Гудиашвили, дружившему с Амедео Модильяни. Церетели повезло и в том, что он был связан с выдающимися представителями послереволюционной эмиграции. Близкие ему люди занимали столь видное положение среди парижской элиты, что смогли способствовать его встрече с великими мастерами XX века. Тогда еще были живы Марк Шагал и Пабло Пикассо.
Сегодня в Париже Зураб Константинович Церетели - признанный мэтр, почетный иностранный член Института Франции и Академии изящных искусств. Немногие российские художники удостаивались этой чести. Он нередко приезжает работать в Париж, где с неизменной интенсивностью, изобретательностью и колористическим блеском создает новые полотна. Париж рождает в творчестве мастера особое настроение, ощущение яркости, легкости, оптимизма, вызывает желание работать как можно больше, переплавляя свои эмоции в свободный живописный мазок. Великий город и его художественная аура еще в большей степени, чем обычно, провоцируют творческую концентрацию, страсть к создаваемому мастером искусству.
«Быть Парижем - значит двигаться вперед…» - писал Виктор Гюго в статье «Назначение Парижа». Эта аксиома действует и в творчестве Зураба Церетели. Памятник Иоанну Павлу II - значительная веха на творческом пути мастера, Безусловная и яркая удача, еще один шаг вперед. Несомненно, что в наше время непростых политических событий воздвижение этого монумента президентом Российской академии художеств в месте, являющемся средоточием французской культуры, - победа России и отечественного искусства, вошедшего в историю многовековых связей нашей страны с Францией.