Филипп: Я НИКУДА НЕ СПЕШУ

Александр Рожин

Рубрика: 
ДИНАСТИЯ РУКАВИШНИКОВЫХ
Номер журнала: 
#1 2018 (58)

... в Торжественном Нигде
Нам бысть предписывала внешних начертаний
Чужая правда.

Филипп Рукавишников

Обласканный судьбой - ему выпал несомненный «звездный билет» - и, казалось бы, опередивший время Филипп Рукавишников унаследовал вместе с тем и тяжелое бремя славы: своего рода довесок к общему для всех Рукавишниковых династическому грузу. Он выделялся среди сверстников исключительной универсальной одаренностью и эрудицией, а наряду с этим, как это нередко бывает, еще и вольнолюбивым, независимым характером.

Филипп Рукавишников О времени своего детства и юности потомок блестящей плеяды мастеров отечественной художественной культуры вспоминает не иначе как с сарказмом, который его нынешнее окружение отказывается принимать на веру либо в лучшем случае воспринимает как ничем не оправданное позерство. Однако за подобным неприятием, непониманием личных амбиций Филиппа кроется попросту глубоко укорененное в нем личное представление о творческой свободе раскрепощенного духа. Ему была уготована счастливая и трудная участь - не почивать на лаврах предков.

С малых лет Филипп предстал несомненным вундеркиндом благодаря врожденным способностям, подспудным надеждам близких, а также неустанным занятиям с ним его бабушки Ангелины. Она проводила с маленьким Филиппом бесконечные часы, слушая оперы, читая и рассматривая иллюстрации в книгах по искусству. В молодости она мечтала стать балериной и позже выбрала эту тему для своих скульптур.

Талантливого мальчика пригласила сниматься в кино Анастасия Вертинская, будучи подругой Ольги Рукавишниковой (мама Филиппа), и роль в фильме «Мэри Поппинс» (он сыграл Майкла Бэнкса) принесла юному дарованию невероятную популярность. Между тем вся семья: и дед Иулиан Рукавишников, и бабушка Ангелина Филиппова, и отец Александр - все художники от Бога, и мама Ольга, балерина, хотя и приняли успех внука и сына как нечто должное, тем не менее прочили ему иное будущее. А именно он должен был стать наследником и продолжателем эстафеты ваятелей...

Наш выход. 1972
Наш выход. 1972. Бронза. 40 × 15 ×20

Филиппа откровенно готовили к профессии скульптора. Повинуясь воле семьи, он окончил Суриковский институт и стал дипломированным художником. Притом круг его творческих интересов всегда был шире династического предназначения. В этом опять же сказалась генетическая предрасположенность к литературе, и в частности к поэзии; не зря среди его славных пращуров были и замечательный поэт Иван Рукавишников, и имевший отдаленное родство с этой фамилией всемирно известный Владимир Набоков. Очевидно, эти обстоятельства сыграли особую роль в жизни Филиппа, так что благодаря, а отчасти и вопреки наследственному «титулу» потомственного художника он унаследовал и неповторимый литературный дар.

Кинематографическая же карьера, несмотря на неординарное и яркое начало, не удовлетворяла его самолюбие, хотя она имела продолжение уже на телевизионном поприще - в роли автора и ведущего собственной программы «Арт Зона» на канале «Культура». Хотя длительное пребывание в зоне публичной творческой активности претило его существу, тем не менее узнаваемость и приобретенный статус принесли ему возможность осуществить новые синтетические проекты.

Одновременно Филипп усердно и результативно реализовывал свои способности и профессиональные навыки в создании ряда серьезных, достойных и недюжинных произведений пластического искусства, в скульптуре, живописи и графике. Среди наиболее заметных его работ - монументально-декоративный фонтан «Вдохновение» возле Третьяковской галереи. В ней Филипп, возможно, ориентировался на стеклянную пирамиду во дворе Лувра, ставшую наряду с Центром Жоржа Помпиду одним из наиболее узнаваемых новейших архитектурных символов Парижа. Сконструированная из золоченых рам композиция фонтана своими очертаниями напоминает усеченную пирамиду; хоть немного зная Филиппа, не приходится удивляться тому, что в декоративные функции включен и определенный смысловой контекст.

Филипп стал автором заметных скульптур-образов, вошедших в городские ансамбли Москвы. В их числе - ряд монументальных произведений, посвященных легендам отечественного спорта, то есть тем, кому поклоняется многочисленная армия футбольных фанатов. В его творческом активе есть и мемориальные доски, к примеру, привлекшая общественное внимание доска на доме 26 по Кутузовскому проспекту (установлена взамен перепроданной в свое время в Германию), в котором многие годы жил Леонид Ильич Брежнев. Хотя такого рода работы исполнялись в основном в порядке официального, заказного характера, в большинстве произведений молодого художника ощущается сила его могучего воображения, в них заметно подсознательное интуитивное следование своему уникальному сенсорному опыту, собственной онтологии сущего.

Подвижное и быстро меняющееся многообразие мира привносит свою особую пластическую аргументацию в творчество Филиппа Рукавишникова. Многократное повторение в его беспредметных графических и живописных работах одних и тех же, казалось бы, векторов линий и форм - это не просто проявление эмоциональных импульсов, а неодолимое стремление преодолеть репродуцирующееся, стереотипное представление о мироздании, о природе бытия. Поневоле напрашивается труднообъяснимая, в какой-то мере виртуальная связь его изобразительных экспериментов с его же литературным опытом, в котором угадывается обращение к выдвинутой А. Крученых теории «сдвигологии русского стиха», к принципу деконструкции французского философа Ж. Деррида, к учению немецкого философа М. Хайдеггера. По всей вероятности, структура живописно-пластического языка в творчестве Филиппа является некоей производной от его лингвистических поисков и находок. Таким образом, мы с неустанным интересом наблюдаем радикальное переосмысление художником классического наследия, реалистических традиций искусства и его собственной роли в современной художественной культуре. Подобное опосредованное обращение Филиппа Рукавишникова к постмодернизму и, в частности, к постструктурализму, несомненно, сопряжено с его внутренним противостоянием очевидному притяжению династического предназначения в пользу эгоцентрического утверждения собственного «Я», его уникальной, лишенной каких-либо заимствований самоидентичности.

Среди лучших произведений Филиппа Рукавишникова этой поры - достаточно неожиданная серия декоративно-пластических чайников. В них реальный объект, имеющий конкретную функцию, оказывается наделен автором целой обоймой ассоциативных значений, подобно тому полю контекстов, которые воздействуют на чувства зрителей, созерцающих внешне однотипные предметы в натюрмортах Дж. Моранди, являющихся своего рода автопортретами эмоциональных состояний и размышлений итальянского художника. Удивительно живая, выразительная пластическая форма чайников придает им определенные образные характеристики, уподобленные тем или иным портретным чертам. Они имеют объемно-пространственные качества, тождественные традиционной скульптуре малых форм.

Стремительная, спиралеобразная эволюция художественного мышления Филиппа Рукавишникова логически привела его к началу начал: в его представлении таковым является дадаизм с его программным иррационализмом и так называемым антиэстетизмом. Родоначальниками этого литературно-художественного течения, даже явления первой четверти ХХ века были М. Дюшан, Ф. Пикабиа, Ж. Арп, М. Эрнст, Т. Тцара, А. Бретон. Буквосочетание «дада» равнозначно детскому лепету, превращенному в особую форму духовного протеста и эпатажа, нацеленного против обывательского сознания, банального отношения к окружающей действительности. Именно дадаизм оказался наиболее питательной средой, во многом адекватной мировоззрению, философскому складу ума и творческой фантазии Филиппа. Это отнюдь не означает прямого заимствования или повторения пройденного, представляя собой не более чем адекватное литературно-поэтическое средство художественного самовыражения.

Прибегая к приемам дадаизма, творец полностью раскрепощен и свободен в своем выборе, он противостоит конъюнктуре, лицемерию и прочим изъянам современной цивилизации. Он без оглядки занимается сочинением текстов, кажущихся бессмысленными, абсурдными или просто не каждому понятными: они построены на игре слов и звуков, сплавленных в алогичные и ошеломительные для обыденного сознания образы на уровне инстинктивных, подсознательных ассоциаций. Художник-дадаист работает с буквами, слогами, словами вопреки законам морфологии, структурируя из них новые значения рифмованных словосочетаний. Нередко лингвистически маркированные, а то и попросту заборные опусы вводятся в образную ткань живописных произведений, пересекающихся с так называемым наивным искусством или являющихся интуитивными парафразами творчеству фовистов. Словно играя кубиком Рубика, Филипп набирает из почти случайных букв алфавита еще никому не известные слова, являющиеся отражением глубоких внутренних ощущений, переживаний и рассуждений. Тем самым он личной практикой подтверждает и правоту положений психоанализа, и непреходящее значение тезиса В. Кандинского, согласно которому «не рожденное внутренним мертворождено».

На протяжении последних лет Филипп много работает как живописец и график над так называемыми «постерами», в которых интуитивно-подсознательное восприятие находит выход в сюрреалистических формах образного воплощения. Его фантасмагории вызывают у экзальтированного зрителя череду неожиданных ассоциаций с трудами Зигмунда Фрейда и Фридриха Ницше, с поэтикой и эстетикой Франца Кафки или Михаила Булгакова. В новых произведениях Филиппа Рукавишникова личный опыт служит безусловным импульсом для переосмысления литературных экспериментов и фантазийных образов, перевода их в живописно-пластический формат. Постеры, которым отдает предпочтение художник, выполнены преимущественно в смешанной технике, что уже само по себе свидетельствует о дуалистической философско-метафизической природе творческих экзистенций художника.

Мысленно вглядываясь в прошлое и одновременно анализируя настоящее, Филипп Рукавишников, будучи творчески неистощимым человеком, в конце концов почувствовал, что обрел свое «Я», ничем и никем не ограниченное. Впереди у него достаточно много времени - вот почему он уже никуда не спешит. «...Сезона вечного есть памятная дата // Сей жизни, бренности взыскующей утечь.»

Несмотря ни на личные амбиции, ни на свойственный молодости идеализм, ни на выпавшие на его долю превратности судьбы, Филипп был, есть и остается достойным представителем рода Рукавишниковых.

Фонтан «Лилии». 2004. В соавторстве с Александром Рукавишниковым
Фонтан «Лилии». 2004. В соавторстве с Александром Рукавишниковым
Бронза. г. Дмитров

Иллюстрации
Фонтан «Вдохновение». 2006. В соавторстве с Александром Рукавишниковым. Фрагмент
Фонтан «Вдохновение». 2006. В соавторстве с Александром Рукавишниковым
Бронза, гранит. Москва. Фрагмент
Фонтан «Лилии». 2004. В соавторстве с Александром Рукавишниковым. Фрагмент
Фонтан «Лилии». 2004. В соавторстве с Александром Рукавишниковым
Бронза. г. Дмитров. Фрагмент
Балерина Ангелина Филиппова. 1971
Балерина Ангелина Филиппова. 1971
32 ×30 ×23
Танцующая этюд. 1970
Танцующая этюд. 1970
90 × 56 ×30
Постер. Без названия. 1995
Постер. Без названия. 1995
Бумага, смешанная техника. 100 × 70
Чайник. 2002
Чайник. 2002
Чайник. 2002
Бронза. Высота – 42
Без названия. 1998
Без названия. 1998
Раскрашенная бронза. Высота – 44
Постер. Без названия. 2000
Постер. Без названия. 2000
Бумага, смешанная техника. 100 × 70
Фонтан «Вдохновение». 2006. В соавторстве с Александром Рукавишниковым
Фонтан «Вдохновение». 2006
В соавторстве с Александром Рукавишниковым. Бронза, гранит. Москва
Без названия. 2000
Без названия. 2000
Бронза. Высота – 42
Чайник. 2005
Чайник. 2005
Раскрашенная бронза. Высота – 40
Чайник. 2000
Чайник. 2000
Чайник. 2000
Раскрашенная бронза. Высота – 48
 

О династии Рукавишниковых читайте:

МитрофанИрина Седова
Митрофан

ИулианАлександр Рукавишников
Иулиан

АлександрИрина Седова
Александр

Связующая ткань культуры. ДИНАСТИЯ ЦИГАЛЕЙСергей Орлов
Связующая ткань культуры. ДИНАСТИЯ ЦИГАЛЕЙ

Вернуться назад

Теги:

Скачать приложение
«Журнал Третьяковская галерея»

Загрузить приложение журнала «Третьяковская галерея» в App StoreЗагрузить приложение журнала «Третьяковская галерея» в Google play