Из «Записок» М.В. Фаворской (Дервиз)

Публикация И.Д. Шаховского[1]

Рубрика: 
ФОНД «ГРАНИ» ПРЕДСТАВЛЯЕТ
Номер журнала: 
#3 2015 (48)

«Записки» составлены в 1950-х годах художницей, живописцем и графиком Марией Владимировной Фаворской (1887 1959). Ее отец - Владимир Дмитриевич фон Дервиз (1859-1937) - художник, акварелист; учился в Императорской Академии художеств вместе с В.А. Серовым и М.А. Врубелем, с которыми сохранил в дальнейшем близкую дружбу. Вл.Д. Дервиз окончил также Училище правоведения. В 1885 году он женился на двоюродной сестре В.А. Серова - Надежде Яковлевне Симонович (1866-1908). Получив от отца (петербургского сенатора) свою долю капитала, Владимир Дмитриевич купил имение недалеко от Твери. Молодая хозяйка всегда мечтала жить на земле; хозяин с наслаждением писал акварелью окрестные пейзажи, но при этом серьезно включился в земские проблемы и (до кончины жены) энергично занимался устройством и модернизацией хозяйства - и своего, и крестьянского.

Мария Владимировна родилась и росла в усадьбе Домотканово. С детства рисовала, поощряемая другом отца и кузеном матери - В.А. Серовым. В 1907-1908 годах жила во Франции у своей тети Марии Львовой (Симонович) и занималась живописью в парижской мастерской Умбэра и Мартэна, а также слушала лекции в Ecole des Beaux Arts. В 1909-м посещала частную студию Юона и Дудина в Москве, а в 1910-1913 годах обучалась в Школе живописи, ваяния и зодчества. В 1912-м вышла замуж за Владимира Андреевича Фаворского (1886-1964) - знаменитого впоследствии художника книги, мастера гравюры, педагога, теоретика искусства.

Владимир Дмитриевич Дервиз много лет активно работал в земстве, решая вопросы образования, «народного здравия» и прочее; избирался председателем Тверской уездной и губернской земских управ. Гостеприимная усадьба Домотканово, где постоянно жили и гостили многочисленные родственники и друзья хозяев, на долгие годы стала заметным центром земской деятельности и одним из культурных оазисов в Тверской губернии. После революции семья была изгнана из имения, и в голодной Москве 1919-1920 годов Владимир Дмитриевич зарабатывал починкой обуви. С 1920-го по 1928-й жил и работал в Сергиеве (позже Загорск) - сначала в Комиссии по охране памятников Троице-Сергиевой Лавры (в тяжелейших бытовых условиях 1922 года при изъятии властями «церковных ценностей» он вместе с Ю.А. Олсуфьевым сумел сохранить для истории и культуры бесценные сокровища монастыря, сдав наименее значимые, но богатые драгоценными камнями, а также массивные золотые и серебряные вещи), затем, до усиления репрессий, был первым заведующим музеем Лавры.

Там же с 1919 года жила и Мария Владимировна с детьми (с 1928 года - тремя) и родителями мужа. В это время сам Владимир Фаворский, отслужив на фронтах Первой мировой и Гражданской войн, стал преподавателем ВХУТЕМАСа (с 1923 по 1926 год - его ректором), получил от института небольшую комнату на Мясницкой и приезжал к родным только на выходные.

Незадолго до начала Второй мировой войны, в 1939-м, семья перебралась в новое жилье в Москву.

На войне погибли оба сына Фаворских - талантливейший художник Никита (1915-1941) и совсем юный Иван (1924-1945).

После войны Мария Владимировна много и тяжело болела, но пока были силы, писала и рисовала. До последних лет она продолжала составлять книгу воспоминаний - о своей семье и погибших сыновьях. В настоящее время «Записки» М.В. Фаворской (Дервиз) вместе с альбомом ее работ готовятся к изданию (небольшие выдержки из них использовались ранее в ряде публикаций).

Структура текста выстроена Марией Владимировной сложно - в повествование входят и собственно воспоминания, и воспроизведенные ею рассказы близких, и документальные отрывки из писем, и выборка из дневников... «Записки» остались неоконченными, хронологический охват написанного: 1909-1911, 1915-1925. Но воспоминания иногда обращаются и к более поздним либо к ранним домоткановским временам и связанным с ними людям. К первым прежде всего относится, конечно, В.А. Фаворский; ко вторым - В.А. Серов, масштаб личности и творческий авторитет которого для юной Маруси Дервиз, как и для ее родителей, являлись неоспоримыми.

Семья Симоновичей для В.А. Серова - родная и любимая с детства. Он подолгу жил у своей тети Аделаиды Семеновны Симонович и с отроческих лет был связан тесной дружбой с ее дочерьми, особенно с тремя старшими, своими сверстницами: Машей, Надей и приемной дочкой Симоновичей - Лелей. (Леля - Ольга Федоровна Трубникова - стала впоследствии его женой.) Будучи студентом, Валентин Серов привел к ним своего товарища Владимира фон Дервиза. Когда молодожены Владимир и Надя выбирали для покупки имение, Валентин Александрович поехал вместе с ними - художнический глаз Серова много значил для обоих при окончательном выборе Домотканова. С самого начала обустройства хозяйства и позже среди обитателей усадьбы он был всегда «своим и со своими».

 

Отрывки из воспоминаний о Домотканове

[...]
Не один папа наслаждался, рисуя домоткановские пейзажи. Здесь работали и другие художники. Валентин Александрович Серов написал в Домотканове много пейзажей; также портретов - писал маму, папу, маминых сестер.

[Из авторских комментариев М.В. Фаворской: Серов написал мою маму с ребенком (со мной, а после переделал на Лелю) на листе железа (для крыши). Ныне этот портрет - в Третьяковской галерее.]2

Одно лето, вон на той скамейке в главной аллее, каждое солнечное утро подолгу неподвижно сидела круглая плотная девушка с большими наивными глазами, осененная сквозящей зеленой тенью, позировала своему двоюродному брату Тоше3.

Эта картина, находящаяся в Третьяковской галерее, неудачно названа - «Девушка, освещенная солнцем»; вернее было бы - «Девушка в тени лип».

Тетю Машу Серов написал второй раз, несколько лет позднее и опять в Домотканове. Как писался первый портрет, я не могла помнить, потому что была шестимесячным ребенком4; о создании второго портрета кое-что помню.

Тоша долго искал позу для своей модели; наконец, усадил ее на письменный стол у бабушки5 в комнате, так что она приходилась в простенке между окон; свет с двух сторон падал сзади и золотил на просвет ее как будто гофренные пышные волосы. А розовые, как персик, щеки и большие, оставшиеся наивными зеленые глаза были в легкой прозрачной летней тени, которая замечательно удавалась Серову. Рот детски строгий, с уголками вниз - на первом портрете, на втором - утонченный французской речью, готов каждую минуту улыбнуться. Молодая шея отчасти прикрыта поднимающимся сзади и сходящим на нет спереди, просто собранным воротником белой кофточки. Большие, классической формы русские руки (так схожие с руками нашей мамы) спокойно лежат на тонком плюше французской юбки.

Ясная простота и сердечность русской женщины в расцвете молодости и красоты, сочетавшиеся с французской легкостью и вкусом художницы, - все выразилось в этом проникновенном портрете, по-моему, лучшем из портретов Серова6.

Сзади, на стене, бабушкина полка с книгами; сбоку, на черной клеенке стола, розовеет и лиловеет маленький букетик душистого горошка. Эти цветы мы набирали каждое утро свежими. Но смотреть, как пишется портрет, нам не пришлось: Тоша безжалостно выгонял нас, когда брал кисти в руки. Бабушкина комната была маленькая, вещи в ней стояли громоздкие; Тоше приходилось писать с близкого расстояния.

В одно из тех лет, когда Серовы жили у нас на даче, в новой Колачевской7 школе, Тоша написал портрет Ольги Федоровны. Недалеко от новой школы (в нескольких метрах) стоял под сенью вековых берез старый домик помещицы Колычевой, именьице, которое папа купил тогда же, когда купил Домотканово (земли были смежные). Домик покривился, крыша обомшела, балкончик местами провалился; на этих остатках балкона и изобразил Валентин Александрович свою жену, беременную третьим ребенком. Как фон, там серые уходящие стены старого дома и колычевский сад, где двое детей Серовых (Оля и Саша) мелькают среди цветущей лужайки. Помню, что Тоша рассказывал разные смешные вещи и анекдоты, что бы Ольга Федоровна улыбалась; а она жаловалась, что у нее устал рот от позирования.

Серов получил заказ - изобразить Пушкина в аллее. Помню мое удивление: папа с одним из рабочих тащат зеленую садовую скамейку, которая всегда стояла у нас на нижнем балконе, и ставят ее в боковой липовой аллее. Зачем? Тоша устраивается с мольбертом и палитрой; папа садится на скамью нога на ногу и смеется; он хорошо знает, что похож на Пушкина разве что ростом, больше ничем: папа широк в плечах, коренаст, горбонос, рыжебород, кисти рук широкие, мускулистые, точно клещи или плоскогубцы. Серов добросовестно написал маленький этюд маслом - папа в аллее на зеленой скамье, с которого потом сделал изящного, острого Пушкина, с узкими нежными кистями рук, сидящего на домоткановской скамейке, в домоткановской липовой аллее.

Позже Серов писал на околице деревни Обухово легко бегущую по зимней дороге лошадь, везущую дровни. Лошадь выезжает из-за сарая.

А когда Серову захотелось написать русскую красавицу крестьянку - дали слух по всем окрестным деревням, что в Домотканово просят придти красавицу, хотят ее срисовать. И вот стали появляться у нас расфуфыренные, с примасленными волосами, толстые, красные, со здоровенными руками, ядреные девушки - вкус русской деревни, - те, которых считали красавицами. Но Серову нужна была более тонкая красота. Взглянув на них, он благодарил, что пришли, давал денег и говорил: «Нет, вы не совсем подходите». У нас смеялись: «Как будто древнерусские смотрины - царь невесту выбирает».

В Обухове у нас была знакомая очень красивая и приятная пожилая женщина Агафья. Папа вспомнил ее младшую сестру и сказал: «Вот настоящая русская красота». Она была замужем в дальней деревне. За ней послали, и эта молодая женщина понравилась Серову. Он написал с нее картину: смеющаяся баба в полушубке держит за поводок рыжую лошадь. Писалась эта картина зимой, за нашим конным двором.

Раз осенью сели мы в телегу (Тоша, Ниночка8, я и кучер) и поехали смотреть сенные сараи. День был невеселый: конец октября, снегу еще не было, но все застыло в ожидании снега; все было жесткое, неприветливое, цвета сдержанные. А Серов сказал, что он как раз это любит. Сараи около деревни Захеево Тоше понравились. Поехали в так называемые «захеевские концы». По кочковатой земле, покрытой выцветшей добела сухой травой, добрались до сараев. Они стояли в мелком лесу, далеко от деревни. Серов принялся их писать, а Ниночка поехала домой за горячей едой для Валентина Александровича.

Другой раз зимой в сумерки кто-то закричал: «Смотрите, смотрите, Валентин Александрович медведем нарядился!». И правда - Тоша выходит из папиного кабинета, где он обычно помещался, когда гостил у нас, - выходит одетый в меховые штаны (мехом наружу) и в меховую куртку, берет пастель и другие рисовальные принадлежности, идет через весь двор и устраивается на складном стульчике около желоба, куда в этот предвечерний час пригоняют лошадей к водопою. Рано смеркается зимой; уже солнце зашло, и желтая короткая зимняя заря горит на западе, переходя в зеленое холодное небо. Мороз крепчает. Кони-подростки бегут к водопою, пьют и отходят. Гривы развеваются по ветру; им хочется играть, прыгать; шерсть на них густая, зимняя, бархатная.

А то ярким зимним полднем Серов писал крыши конного двора, угол - то место, где одна крыша сходится с другой и где висит длинная сосулька. На крышах толстый ровный слой снега, голубой от тени. А над крышей, на фоне синего неба, развесила свои заиндевевшие ветки старая береза. Серов писал эту картину, сидя в стоящих тут санях.

Густая ель стояла в поле около придорожной канавы; она широко раскинула на просторе свои крепкие ветки. Помню, как рабочий Василий подставил к этой ели лестницу и Серов, взобравшись на елку высоко над землей, рисовал оттуда еловые ветки, смотрел с точки зрения вороны. Он рисовал это к басне Крылова «Ворона и Лисица». (Рисовал на морозе и лазил на ель - все это проделывал, когда ему было более 40 лет.)

Один раз приехал в Домотканово Левитан. Валентин Александрович водил его по лесам и полям, показывая красивые места. Но Левитан был болен, и, когда они вернулись домой, он опустился в большое кресло и сидел неподвижно, разговаривал вяло и тихо; видимо, устал. Помню его иссиня-черные волосы, темные круги под глазами и черные до непроницаемости глаза и нервные руки с длинными красивыми пальцами. Домотканово ему понравилось, но писать здесь пейзажи не пришлось: болезнь прогрессировала и вскоре унесла его в могилу.

Самая младшая из маминых сестер, Нина Яковлевна Симонович, называемая в семье «Ниночка», художник-живописец, писала и пейзажи, и портреты, и животных в Домотканове.

[...]
Тоша был склонен к юмору. В привычной домоткановской компании, когда не было чужих людей, никто так смешно не умел каким-нибудь словом или только жестом выразить комичность положения. Например: папа поставлял молоко фирме купца Чичкина9. Тоша любил поддразнить папу и с сожалением в голосе произносил: «Совсем ты зачичкался...» (так говорят про цыплят, когда они захирели, загрязнились). Папа отфыркивался, смеясь: «Поди ты».

[...]
Характерно для русских интеллигентных людей конца XIX - начала XX века, что они обязательно должны были поспорить. Они бы и уважать себя не стали, если бы им не удалось схватиться с кем-нибудь не на живот, а на смерть по какому-нибудь принципиальному вопросу. За вечерним чаем возгорался горячий разговор, по большей части об искусстве. Помню, на несколько вечеров растянувшийся спор о перспективе. Самая рьяная из всех - Ниночка, голос ее звенит все выше по мере того, как душа ее разгорается. Папа тоже возбуждается и говорит убедительно. Валериан Дмитриевич равномерно, как хронометр, повторяет много раз одно и то же, негромко и все такими же словами. Борис Дмитриевич10 высказывается, как всегда, желчно, умно и оригинально. Тоша долго слушает, а потом скажет свое веское слово, и все на некоторое время замолкнут.

Насколько мне помнится, этот спор о перспективе заключался в следующем: верна ли обычная перспектива и хорошо ли строить по ней картину? Серов был за обычную перспективу. Валериан Дм. доказывал, что картину, построенную по перспективе, можно смотреть только с той точки зрения, откуда смотрел художник, когда писал ее, т.е. с очень близкого расстояния; иначе, если вы отойдете от картины, изображение исказится и будет казаться очень где-то далеко. Валер. Дм. приводил в пример домоткановский пруд, написанный Валентином Александровичем: на картине пруд производит впечатление очень большого, потому что кажется, что смотришь на него издалека. В действительности пруд небольшой, и смотрел Вал. Ал. из близи, сидя у самой воды. Или - другая картина Вал. Александровича: две липы, стоящие в нескольких саженях от дома, на картине, построенной по обычной перспективе, кажутся где- то очень далеко.

С 1912 года в Домотканове появился еще один художник - мой муж Владимир Андреевич Фаворский. Он не жил в Домотканове подолгу, но все-таки написал там несколько вещей: букет липовых веток; я причесываюсь перед большим зеркалом; и еще двойной портрет - он и я, - который я сгубила своей глупостью: сказала, что мне не совсем нравится; он стал переделывать и испортил, а было хорошо. Он меня ни словом не укорил; я себя укоряю.

Приходится сказать еще об одной, самой домоткановской художнице - о себе, хотя эта тема бередит мою душу.

[…]

 

Из дневниковых записей 1909 года, Москва

[…]
13     декабря

Вчера приехал Тоша. Сегодня были у них весь вечер. Завтра придет смотреть мои рисунки. Ну как мне перед ним оправдаться?! Не так рисую, как хочется: хочется смело, свободно, сильно; а получается однообразно, спокойно, вяло. Особенно плохо с живописью: хочется видеть каждый тон ярко, сознательно, красиво, а на холсте однообразно, серо.

В Париже было бодро работать. А у Юона другие рисуют гадко; двое, трое пишут веселее. Юон сперва очень нравится: уши развесишь, когда он говорит; а после видишь, что он требует рисуночков чистеньких, аккуратных, а на форму мало обращает внимания.

14     декабря

Сегодня был Тоша. Сказал: «Рисовать тебе надо. Пропорции тела тебе даются легко; ты видишь всю фигуру, но формы, скульптурности нет; нет знания анатомии; тело лучше, чем лица; лица не хорошо. Я не думал, что ты будешь так справляться с телом; я ожидал, что тебя будет больше тянуть пейзаж, Домотканово.

Бери разных бумаг и пиши Домотканово пастелью, темперой, акварелью. К зиме не подходит масляными красками. Каждый вечер рисуй гипсы, два часа в день. Рисунки здешние, т.е. последние, можно бы сказать, что сделаны раньше; вяло, скучно.

Да, здесь правда все труднее, чем в Париже; но киснуть не надо, и время терять не надо. Вдохновения ждать не надо».

[…]

 

Мемуарная запись (из тетради о событиях 1911 года)

В невысоком здании «Школы живописи, ваяния и зодчества» на Мясницкой улице рисовали, писали, лепили, чертили будущие художники, скульпторы и архитекторы. Октябрьское утро было сырое, холодное, располагающее к работе.

В «фигурном классе» стояла натурщица в голубом сарафане и кокошнике, освещенная с одной стороны ламповым желтым светом; с другой - холодным дневным из огромного, во всю длину стены окна. На другом конце большого класса, на подиуме позировал обнаженный лежащий мальчик.

Я писала масляными красками мальчика. Вдруг точно ветер принес весть - умер Валентин Александрович Серов.

Студенты обратились ко мне, к его родственнице, - правда ли это? Я опешила: «Невероятно! Третьего дня я видала его совершенно здоровым». И тотчас поехала к Серовым.

Вошла через кухню, не стала звонить с парадного крыльца. Кухарка сказала:

- Вот у нас горе-то какое: сегодня поутру скончался наш барин, - и заплакала. Я поднялась наверх. Ольга Федоровна была деятельна, как всегда. Она рассказывала родным и друзьям: «Вчера весь день и вечером он был здоров и бодр, а сегодня утром проснулся и только сказал, что ему худо, и умер. Я была одна и не успела даже за доктором послать».

Постоянные хлопоты о большой семье, привычка принимать и графов, и графинь, и простых людей, забота, чтобы все было прилично и хорошо, как требовал Валентин Александрович, полное забвение себя помогли ей в тот тяжелый момент переносить свое горе сдержанно, без слез и жалоб.

Мать Валентина Александровича - Валентина Семеновна - была уже тут, в комнате мальчиков наверху. Ее окружали родные и друзья; боялись за ее здоровье, так как она была старая. Она находилась в каком-то возбужденном состоянии и говорила, что не может поверить, не может понять, что сын ее - Тоня - умер.

Долго шли по длинной Донской улице за гробом, который сперва несли, потом поставили-таки на катафалк, чего Валентин Александрович просил не делать: он терпеть не мог катафалков.

Шли большой толпой родственники, друзья, художники, студенты художественных училищ, поклонники его таланта - знатные меценаты (они же часто купцы) ехали в своих каретах.

Было холодно, неприветливо. Похоронили на Новом Донском кладбище, возле могилы Гоголя.

Произносили речи. Студент нашего училища (Кацман) выступил очень глупо: будто в смерти Валентина Александровича виновны и мы, студенты, - огорчали, дескать, его своим плохим рисованием... Но Серов тогда не преподавал у нас в школе живописи, и во всяком случае мы, ученики, тут ни при чем. Сын Серова, Юра, ухаживал тогда за своей одноклассницей, дочерью коммерсанта-богача. Они ходили по кладбищу рука об руку, грустные, но окрыленные любовью.

После Юра, не во грех ему будь сказано, отказался от той девушки по причине, недостойной семьи Серовых: по мнению Юры, отец девушки давал за нее недостаточное приданое, т.е. мало денег!

Впоследствии Юра прославился как замечательный актер в театре «Comedie Francaise» в Париже. Другие же пятеро его детей ничем особенным не проявили себя в жизни и все (кроме старшего сына, который жив до сих пор11) умерли так же внезапно, как их отец.

 

  1. Иван Дмитриевич Шаховской - художник; сын М.В. Фаворской-Шаховской, дочери Марии Владимировны и Владимира Андреевича Фаворских.
  2. Имеется в виду работа В.А. Серова «Надежда Яковлевна Дервиз с ребенком» (1888-1889, ГТГ). Написана на кровельном железе, вероятно, купленном для замены старой драночной крыши домоткановского дома. Судя по приведенному комментарию, Серов начал портрет, когда Мария Владимировна (Маруся) была грудным младенцем, а продолжил - через год, когда та подросла и стала «велика», а на руках у матери была уже ее сестра Леля (Елена Владимировна Дервиз, 1889-1975). По-видимому, портрет находился в Домотканове до 1908 года, позже перевезен в Москву.
  3. Тоша (от «Валентоша») - домашнее имя Валентина Александровича Серова. Моделью была Мария Яковлевна Симонович (1864-1955) - тетя мемуаристки.
  4. Мария Владимировна родилась 26.12.1886 по старому стилю (8.01.1887 по новому стилю). Картина всегда датировалась 1888 годом, по этой же записи выходит лето 1987 года, либо Мария Владимировна ошибается, и ей было уже полтора года.
  5. Аделаида Семеновна Симонович, урожденная Бергман (1844-1933), сестра матери В.А. Серова. Педагог; основоположница совместно с мужем Яковом Мироновичем Симоновичем (1840-1883) теории и практики русской дошкольной педагогики. Оба - «шестидесятники», последователи Герцена, который и «благословил» их на реальную бескорыстную деятельность в России. Аделаида Семеновна и Яков Миронович (врач и педагог) организовали в Петербурге первый русский детский сад (1866); издавали журнал «Детский сад», где печатали свои и переводные статьи. Аделаида Семеновна вела «элементарную школу» - несколько лет в Тифлисе, затем снова в Петербурге; воспитала плеяду последователей. В трудовой семье Симоновичей, где было шестеро своих детей, воспитывались Валентин Серов (племянник А.С.) и сирота Ольга Трубникова (ставшая впоследствии его женой). И она, и все сестры Симонович неоднократно служили Серову моделями для натурных портретов, для сюжетных композиций и других произведений: «Девушка, освещенная солнцем» (1888, ГТГ), «Портрет М.Я. Львовой» (1895, Музей Орсэ, Париж), «Н.Я. Дервиз с ребенком» (1888-1889, ГТГ) и других. После замужества дочери Нади и приобретения ее мужем Владимиром Дмитриевичем Дервизом имения Домотканово (1886) Аделаида Семеновна жила там со своими младшими детьми; долгие годы возглавляла построенную Вл.Д. школу, где учила крестьянских детей (многие из них стали сельскими учителями). После Гражданской войны, совсем слепая, жила в Сергиеве (ныне Сергиев Посад) в семье внучки, М.В. Фаворской, и помогала воспитывать правнуков.
  6. Речь идет о портрете М.Я. Львовой (1895, Музей Орсэ, Париж). Мария Яковлевна Симонович (1864-1955) училась скульптуре; вышла замуж в 1890 году за политического эмигранта царского времени, врача-психиатра С.К. Львова (1859-1939) и впоследствии всю жизнь прожила во Франции.
  7. Земская школа была построена Вл.Д. Дервизом. В «Записках» Марии Владимировны школа названа Колачевской (а в текстах других «домоткановцев» встречается название «Калачевская»), однако название, очевидно, происходит от фамилии помещиков Колычевых.
  8. Младшая из сестер Симонович - Нина Яковлевна Симонович-Ефимова (1877-1948), живописец, график; литератор; педагог. Совместно с мужем, скульптором И.С. Ефимовым (1878-1959), создатель собственного кукольного и теневого «Театра художников Ефимовых». С детства Нина рисовала, направляемая своим старшим кузеном - Валентином Серовым, впоследствии занималась под его руководством в студии Званцевой, работала рядом с ним, живя в Париже. Всю жизнь была горячим, последовательным продолжателем серовской линии в русской живописи. Обладая незаурядным писательским даром, Нина Яковлевна оставила значительное литературное наследие, в том числе книги «Записки Петрушечника» (1925) и «Воспоминания о В.А. Серове» (1964).
  9. Чичкин Александр Васильевич (1862-1949) - купец-предприниматель, молокозаводчик; миллионер, создатель «молочной империи Чичкина».
  10. Борис Дмитриевич (1860-1921) - старший из пяти младших братьев Владимира Дмитриевича Дервиза; Валериан Дмитриевич (1869-1917) - самый младший из братьев фон Дервиз. Борис окончил Училище правоведения, но, видимо, не практиковал; путешествовал, был холостяком и «чудаком». Валериан - по образованию математик; педант. Женившись в 1896 году на третьей из сестер Симонович, Ляле (Аделаида Яковлевна Дервиз; 1872-1945; ее девичий портрет, написанный В.А. Серовым в 1889 году, находится в ГРМ), выстроил в Домотканове по своему проекту рядом с домом брата собственный дом, где и жил отдельно своей семьей, по установленному размеренному укладу. Именно в этом здании располагается ныне единственный музей В.А. Серова (филиал Тверской областной картинной галереи). В настоящее время почти восстановлено для музея здание большого Домоткановского дома.
  11. Имеется в виду Александр Валентинович (Саша) Серов (1892-1959).

Вернуться назад

Теги:

Скачать приложение
«Журнал Третьяковская галерея»

Загрузить приложение журнала «Третьяковская галерея» в App StoreЗагрузить приложение журнала «Третьяковская галерея» в Google play