Русские патриархи ХХ века в творчестве Павла Корина

Анастасия Старовойтова

Рубрика:

НАШИ ПУБЛИКАЦИИ

Номер журнала:

#2 2014 (43)

ЖИЗНЬ И ТВОРЧЕСКИЙ ПУТЬ ХУДОЖНИКА ПАВЛА ДМИТРИЕВИЧА КОРИНА (1892-1967) СОВПАЛИ С ПЕРИОДОМ ВОССТАНОВЛЕНИЯ ПАТРИАРШЕСТВА В РОССИИ. СУДЬБА СВЕЛА ЕГО СО ВСЕМИ ПЕРВОИЕРАРХАМИ РУССКОЙ ЦЕРКВИ СОВЕТСКОГО ПЕРИОДА - ОТ ПАТРИАРХА ТИХОНА ДО БУДУЩЕГО ПАТРИАРХА ПИМЕНА - И ИМЕННО В ТОТ ПЕРИОД, КОГДА САМО ЕЕ СУЩЕСТВОВАНИЕ БЫЛО ПОСТАВЛЕНО ПОД ВОПРОС. КОРИН, ПОТОМСТВЕННЫЙ ПАЛЕХСКИЙ ИКОНОПИСЕЦ И ГЛУБОКО ВЕРУЮЩИЙ ЧЕЛОВЕК, РОДИЛСЯ В ПАТРИАРХАЛЬНОЙ РУССКОЙ СЕМЬЕ.

Приехав в Москву в 1908 году, он поступил учиться в Иконописную палату при Донском монастыре. Вскоре он познакомился с М.В. Нестеровым, расписывавшим в 1911 году Покровский собор Марфо-Мариинской обители. Работа помощником Нестерова в росписи собора дала Корину возможность сблизиться с известными представителями московского духовенства тех лет. Он знакомится с настоятельницей обители великой княгиней Елизаветой Федоровной. Через пять лет она заказывает художнику роспись своей усыпальницы в подклете собора и вскоре предлагает ему стать преподавателем живописи у ее воспитанниц. Для Корина это был первый серьезный заказ и первая самостоятельная работа. Елизавета Федоровна сыграла большую роль в судьбе художника, и он всю жизнь отзывался о своей покровительнице с благодарностью. «У Великой Княгини я в неоплатном долгу», - писал он в 1917 году. Летом того же года правящим архиереем Москвы был избран архиепископ Тихон (Белавин). Возглавив московскую епархию, Тихон, по свидетельствам современников, быстро приобрел любовь московской паствы. Корин видел его, когда тот, будучи уже митрополитом Московским, посещал Марфо-Мариинскую обитель.

С приходом советской власти художник остался верен православию и глубоко сочувствовал всем событиям Русской церкви этого периода. В августе 1917 года в Успенском соборе Кремля открылся Всероссийский поместный собор, а в ноябре было принято решение о восстановлении патриаршества и избрание жребием на этот пост митрополита Тихона (Белавина). Одновременно власть начала преследовать духовенство и верующих. Корин не был свидетелем ареста Елизаветы Федоровны в апреле 1918 года, случившегося после службы патриарха Тихона в Марфо-Мариинской обители, но он знал о произошедшем со слов своей будущей жены Прасковьи Тихоновны - воспитанницы обители¹. Известно, что Елизавета Федоровна была хорошо знакома с патриархом. В последнем письме к сестрам обители великая княгиня просила обустроить для него ее покои и обратиться к Тихону, чтобы тот взял на себя окормление сестер².

Корин также почитал патриарха Тихона и старался бывать на всех его службах в Москве. Он глубоко переживал арест первосвятителя в мае 1922 года и суд над ним. Тогда многие верующие москвичи считали своим долгом отнести передачу заключенному в бывших казначейских покоях Донского монастыря патриарху. Корин тоже ездил в Донской, передал посылку и в благодарность получил фотографию патриарха и ответ на клочке бумаги: «Получил и благодарю. Патр. Тихон». Эту записку, приклеенную к обратной стороне фотографии, Павел Дмитриевич как благословение всегда хранил у себя.

В апреле 1925 года умер патриарх Тихон. Несмотря на негласные запреты, толпы светских и духовных лиц шли проститься с патриархом в Донской монастырь, где в течение нескольких дней стоял гроб. Корин был там все те дни, и увиденное им массовое народное стояние у гроба первосвятителя, объединение верующих перед лицом церковного и личного горя произвели на него необычайно сильное впечатление. О влиянии этих событий на художника вспоминала позднее его вдова: «Важный момент в художественной жизни П(авла) Д(митриевича), когда он так был захвачен всем происходящим во время похорон Патриарха Тихона в Донском монастыре, в дальнейшем имевшее большое значение»³. По словам очевидцев, в дни перед похоронами в Донской монастырь пришло не менее одного миллиона человек. Вокруг Донского все ведущие к нему улицы и вся Калужская площадь были заполнены людьми так, что движение по ним прекратилось. «Круглые сутки шли заупокойные службы. На клиросах сменялись причты церквей и монастырей. Монахи в черных одеждах читали и пели непрерывно. Схимники в опускающихся на лица куколях вышли из долголетнего уединения и молились у гроба»⁴.

Прасковья Корина вспоминала о том времени: «Такое множество представителей духовной, старой Руси прибыло на похороны! Со всех сторон съехались истые монахи, игумены с изможденными лицами. Калики-перехожие, странники, слепые точно вылезли из 16—17 веков. Павел Дм[итриевич] проводил там много времени, ходил каждый день, делал зарисовки... С каким увлечением Павел Дмитриевич рассказывал о тех типах, которые он видел в Донском монастыре, когда, возвращаясь оттуда, заходил ко мне в общину...»⁵.

В сам день отпевания, на котором Корин присутствовал вместе с М.В. Нестеровым, служба, начавшаяся в 7 часов утра, продолжалась дотемна. «Двери собора были открыты настежь, т. ч. не поместившимся внутри его и стоявшим впереди было слышно богослужение, а пение доносилось и дальше. От вторивших ему передних рядов оно перекатывалось в задние, и пела вся многотысячная толпа»⁶. В своей записной книжке 12 апреля 1925 года художник отмечает: «Донской монастырь. Отпевание Патриарха Тихона. <...> Народа было великое множество. Был вечер перед сумерками, тихий, ясный. Народ стоял с зажженными свечами, плач, заупокойное пение. Прошел старичок-схимник <...> Написать всё это, не дать уйти. Это - реквием!»⁷. Так возник замысел картины, увековечивающей образы русского духовенства и верующих, которые, казалось, скоро совсем исчезнут в новой России. Корин, стоявший в Донском соборе во время отпевания, слышал слово митрополита Трифона (Туркестанова), проникнутое глубокой скорбью не только о кончине патриарха, но и о происходящем в стране. «Мы должны нести крест, - сказал митрополит, - и я заметил, что как бы напоминание об этом нас постигают скорби, иногда ожидаемые, иногда большей частью катастрофические, как теперь...»⁸. Митрополит Трифон в послереволюционные годы был подлинным духовным лидером Москвы, которого знала вся художественная интеллигенция. Его слова отражали чувства многих православных, видевших в событиях того времени страшные предзнаменования.

Сформулированное владыкой Трифоном восприятие событий в России и церкви как приближение конца было близко и Корину. «Там, на похоронах патриарха, зародилась смутная еще идея в будущем написать все это уходящее, - панихиду, реквием»⁹, - вспоминала П.Т. Корина. Название и композиция задуманной художником картины-эпопеи об исчезающем в новой стране православии неоднократно менялись. От изначального апокалиптического сюжета «Иосафатова долина суда» до композиции, собиравшей представителей православного духовенства в стенах Успенского собора Кремля. В последнем варианте, по словам П.Т. Кориной, они должны были «выходить из храма под похоронный мотив "Святый Боже". Как говорил сам П[авел] Д[митриевич], в храме кончилась служба, свечи потушены, все выходят из храма. Выходят с истинной, вдохновенной верой в будущее»¹⁰. Именно работа над задуманной картиной привела художника к знакомству со многими духовными лицами, в том числе с патриархами советского периода.

Прижизненного портрета патриарха Тихона Корин не написал, так как еще не существовало замысла картины с образами русского духовенства. Кроме того, его учитель М.В. Нестеров в начале 1920-х собирался создать портрет первосвятителя¹¹.

Работа над «Реквиемом» и выбор героев для подготовительных этюдов дали Корину возможность встретить многих замечательных представителей духовенства, среди которых были и простые монахи, и знаменитые архиереи, и патриархи. П.Т. Корина отмечала, что «...прежде, чем выбрать натуру, П[авел] Д[митриевич] смотрел, изучал их во время службы. Они реальны, жизненны, вдохновенны в своей вере»¹². Большое значение оказало на работу Корина знакомство с митрополитом Трифоном в 1929 году. Согласившись позировать сам, владыка Трифон дал художнику письмо, с которым тот мог обращаться к другим архиереям. В нем он просил их содействовать Корину в его работе. По словам П.Т. Кориной, многие отказывались от позирования: «Если он выберет кого-нибудь, то просил епископа "благословить" идти того, кого он выбирал... Епископ просто посылал "за послушание" идти и позировать художнику»¹³.

Корин ходил с записной книжкой на службы в московские храмы, зарисовывал особенно заинтересовавшие его лица, записывал пояснения на полях. Среди них рисунок, сделанный в 1926 году во время вечернего богослужения в церкви Максима блаженного на Варварке с подписью «Молодой монах-регент». Как говорила П.Т. Корина, на этом рисунке изображен будущий патриарх Московский и всея Руси Пимен (Извеков). В тот момент ему было 16 лет, за год до этого он принял постриг в рясофор¹⁴ в Сретенском монастыре с именем Платон и нес послушание регента в разных храмах Москвы, сначала на Варварке, а затем, до 1932 года, в храме Пимена Великого. Биографы патриарха отмечают, что с юности он обладал не только прекрасным голосом, но и умением собирать особо молитвенно настроенные хоры, голоса для которых подбирал подходящие по тембру и не допускал оперного пения в церкви. Вероятно, Корина поразил не только профессионализм инока, но и его юный возраст. В период гонений, когда открытое исповедание веры могло стоить жизни, не многие его сверстники решались принять монашество. «Я человек глубоко верующий, с самых малых лет я воспитывался в духовном духе»¹⁵, - бесстрашно скажет иеромонах Пимен на допросе в 1932 году.

В 1935 году иеромонах позировал художнику для большого этюда «Двое. Иеромонах Пимен и епископ Антонин». В декабре 1934 года Пимен был демобилизован со срочной службы в армии и вернулся в Москву регентовать архиерейским хором в Богоявленском Дорогомиловском соборе. В это время, как вспоминал потом Пимен, «часто не имея ночлега, он ночевал в доме митрополита Сергия (Страгородского - местоблюстителя патриаршего престола с 1926 года, фактического главы Русской церкви. - А.С.) на полу вместе с другими такими же бездомными людьми»¹⁶.

Интересно, что в двойном портрете с епископом Корин изобразил молодого иеромонаха как очень твердого, волевого, крепкого физически человека. Однако на фотографиях 1930-х годов Пимен предстает смиренным, тихим, углубленным в себя, хотя к тому времени он уже прошел и допросы ГПУ, и обвинения, а впереди его ждали годы лагерей и другие испытания, выдержать которые мог только несокрушимо твердый духом человек. Показательную историю, говорящую о смирении Пимена, приводит А.С. Георгиевский, крестник художника: «Корин не любил показывать холст в процессе написания - до окончания работы над портретом, о чем и объявлял своей "модели" на первом же сеансе. Иеромонах Пимен - единственный из портретируемых Кориным не поинтересовался, что же получилось в конце концов. На последнем сеансе просто попрощался с художником и ушел [.] Много лет спустя, в сане митрополита, преосвященный Пимен объяснял: "Раз художник предупредил, что не показывает своей работы до окончания, я не знал, может быть, он еще не закончил"»¹⁷. Действительно, Корин часто в своих этюдах наделял людей не столько фотографически портретным сходством, сколько внутренним, видимым только глазу художника содержанием.

1930-е годы - разгар гонений на церковь. Но Корин продолжал рисовать священнослужителей в московских храмах и подбирать модели для своей картины. Ощущение апокалиптичности ситуации из-за постоянных арестов и расстрелов священнослужителей, уничтожения церквей отражают подписи к зарисовкам Корина в его записных книжках. В июне 1933 года под рисунком, изображающим трех монахов, художник восклицает, цитируя Данте: «Опоздал молодой иеромонах, опоздал этот молодой монах. Поздно... Опоздал... "Все опалены огнем апокалиптическим. Некто очертил кровавый круг. Его не переступить. Конец"»¹⁸.

В конце 1930-х на свободе останется всего четыре действующих архиерея, среди которых - фактический глава Русской церкви митрополит Сергий (Страгородский)¹⁹, остальные - в ссылке или на покое. Получивший известность и уважение в среде московского духовенства благодаря своим живописным портретам, художник был знаком и с владыкой Сергием. В 1936 году, через неделю после службы в кафедральном Богоявленском соборе в Дорогомилове, он по памяти зарисовывает владыку. Уже через год, в 1937-м, Корин закончит большой парадный портрет митрополита, который собирался поместить на картине «Реквием». Стоит отметить, что и здесь проявилась художественная интуиция автора. Митрополит Сергий изображен строгим и сосредоточенным, хотя в московской церковной среде за доброту и мягкий характер его называли «дедушкой», а, по воспоминаниям прихожан, его службы отличались «домашним» теплым настроем, без присущей архиерейской службе парадности. «Он был мудр и ласков, приветлив и смирен сердцем», - характеризовал его много лет спустя патриарх Пимен²⁰. В то же время, говоря о нем, уточнял: «.это был истинный и чистый монах-подвижник, свято соблюдавший свои иноческие обеты»²¹. О строгой подвижнической жизни митрополита Сергия было известно в среде духовенства. «Он знал несколько языков - в том числе древние: еврейский, греческий, латинский, - и, несмотря на свою административную загруженность и преклонный возраст, ежедневно читал Библию на каждом из этих языков, - говорил о нем митрополит Питирим. - Кроме того, это был подвижник строгой жизни. Его день, по старому монастырскому обычаю, начинался в 4 часа, и в его ежедневное правило обязательно входил "Чин двенадцати псалмов».²² Эта внутренняя сосредоточенность и строгость, в первую очередь к себе, отображена в портрете Корина.

Историки церкви отмечают, что с началом Великой Отечественной войны произошла смена политического курса по отношению к Русской церкви. По просьбе митрополита Сергия и с одобрения Сталина был созван Собор и состоялись выборы патриарха²³. В том же году митрополит Сергий взошел на патриарший престол. На эскизе к «Реквиему», работа над которым шла с 1935 по 1959 год, Корин поместил патриарха Сергия в центр, воспользовавшись для изображения созданным в 1937 году портретом. Он лишь переписал мантию и головной убор, изменив его на патриарший куколь. Примечательно, что мантия - красного цвета, хотя в Русской Православной церкви принят зеленый цвет патриаршей мантии. Корин не мог этого не знать. Вероятно, красную мантию, в которую он облачил патриарха Сергия, художник увидел на представителях Вселенского или Иерусалимского патриархата, прибывших в Москву на Собор 1945 года.

После кончины патриарха Сергия в 1944 году Корин присутствовал на отпевании предстоятеля и зарисовал собравшихся архиереев. Среди них архиепископ Лука (Войно-Ясенецкий) и митрополит Алексий (Симанский), который через несколько месяцев стал патриархом. Его избрание состоялось на Соборе, открывшемся в Москве в январе 1945-го. Это было самое торжественное событие в истории Русской Православной церкви с 1917 года. На него впервые за годы советской власти приехали патриархи и представители других автокефальных церквей, четыре митрополита, тринадцать архиепископов и двадцать девять епископов²⁴. Корин попадает на Собор и делает множество зарисовок, стараясь запечатлеть все увиденное. Он изображает иностранных и русских иерархов, делая на полях рисунков короткие записи, в которых чувствуются его восторг и ощущение празднества: «31 января 1945 года. Открытие поместного Собора Православной Церкви. Я присутствовал на всех торжествах!»²⁵. Художник восхищается торжественностью и яркостью происходящего действа, великолепием облачений: «Если бы это иметь возможность все писать, можно дать живопись и образы, равные Тинторетто и Эль Греко...»²⁶. Павел Дмитриевич делает быстрый набросок карандашом новоизбранного патриарха Алексия I, записывая на полях цвета его парадного облачения. Быстрые, подробные зарисовки, записи, уточняющие цвета, говорят о том, что Корин еще думает о создании картины, однако по этим записям заметно, как меняется настроение художника - уходит ощущение обреченности Русской церкви.

С окончанием войны и избранием на патриаршество Алексия I возрождение Русской Православной церкви становится очевидным: в 1946 году открывается Троице-Сергиева Лавра, закрытая в первые годы советской власти, затем - Духовная семинария и академия. Увеличивается число епископов и священников. Корин не только следит за этими событиями, но и находится внутри церковной среды. В конце 1940-х он знакомится с патриархом Алексием, собиравшим вокруг себя московскую художественную интеллигенцию. Святейший знал о художнике и раньше - от Нестерова и других общих знакомых. Вначале по просьбе сотрудника патриархии С.И. Георгиевского Корин следит за занятиями рисунком крестника патриарха. А вскоре просит передать патриарху свое желание написать его портрет. «В один из воскресных дней 1948 года Павел Дмитриевич с супругой Прасковьей Тихоновной были приглашены в Московскую Патриархию, где состоялось знакомство четы Кориных с патриархом Алексием. Радушный хозяин пригласил гостей к чаю. За чайным столом вспоминали замечательные московские храмы - памятники старины: "Никола большой крест" на Ильинке, "Успения" на Маросейке и др. <.> В конце беседы было намечено время начала сеансов позирования», - вспоминает С.И. Георгиевский²⁷. «Павел Дмитриевич пришел в Патриархию с блокнотом и карандашом. Точно в определенный час в Красную залу явился патриарх Алексий в мантии и куколе - полном парадном облачении, как и было условлено. Павел Дмитриевич начал набрасывать рисунок. Прошло минут двадцать, извиняясь, вошел секретарь с сообщением: "Патриарха срочно просят к телефону". Минут через пятнадцать патриарх вернулся позировать. Через минут десять снова сообщение: "Патриарху звонят из заграницы". Через некоторое время патриарх вернулся в залу уже без мантии и куколя. "Не дают нам с Вами, Павел Дмитриевич, побыть вместе, все телефоны и телефоны, придется отложить на другое время"»²⁸. Кроме рисунка, сделанного на Соборе 1945 года, известны еще два рисунка Корина, изображающих патриарха Алексия стоящим в парадной мантии и куколе и сидящим в том же облачении; оба датированы 1957 годом. Вероятно, история позирования, рассказанная С.И. Георгиевским, произошла намного позднее - не в 1948, а в 1957 году.

В 1956 году, по словам С.И. Георгиевского, патриарх пригласил художника с супругой в свою резиденцию в Переделкино с целью договориться о работе над портретом. При встрече было условлено, что Корин с супругой приедут в Одессу, где будет отдыхать патриарх, и там можно будет продолжить работу, совмещая ее с отдыхом на море. Однако инфаркт помешал Корину осуществить эту поездку.

Несмотря на то, что портрет не был написан, художник изобразил патриарха Алексия на эскизе к своей картине. Правда, это не портрет в рост, а лишь лицо патриарха в куколе, помещенное в центре - между патриархом Тихоном, которого Корин писал по фотографии, и фигурой патриарха Сергия.

Кроме воспоминания родных художника и его друзей остались письменные свидетельства теплых отношений Алексия I и Корина. В архиве Павла Дмитриевича хранится запись в книге отзывов, сделанная патриархом во время посещения выставки в Академии художеств 25 февраля 1963 года. Она заканчивается словами: «Поистине - П[авел] Дм[итриевич] - художник милостию Божией»²⁹. П.Т. Корина отметила в конце этой книги, что через полчаса после отъезда патриарха ее муж получил через посыльного письмо, где Алексий I подробно излагал свои впечатления. Это письмо свидетельствует и о дружбе Корина с патриархом, и о том, что тот высоко ценил талант художника, прекрасно знал не только его работы, связанные с русским духовенством, но и его пейзажи и чувствовал то, что хотел выразить мастер. «Мне, конечно, было хорошо известно, какой Вы замечательный, многообразный, яркий и плодовитый художник, - писал патриарх, - но Ваша выставка меня поразила тем совершенно исключительным характером Ваших произведений, который свидетельствует о Вашем великом даровании милостью Божией. Очень хорош Палех с его чудесной русской природой, ароматом православной русской старины. Пейзажи такие характерно русские, нежно-певучие, с простором лугов, ощущение шелеста травы с мелькающими головками простых луговых, но таких милых цветов, с кружевной каймой лесных опушек, уютным ансамблем деревенских строений с их чудесной простотой и сказочной нарядностью. Дома, в которых покойно и радостно от множества св. икон, тепло от лежанок, уютно от шипящего самовара... Все это не только уходящее, но уже ушедшее; но все же так знакомое и понятное... И, наконец, "Уходящая Русь!" Это - словно исходит от св. Руси Нестерова и является ее продолжением. Целая галерея людей, - большинство их - избравшие путь подвига и иночества, - вступающие в него, идущие по нему и его завершающие - и в нежной юности и в сознательной зрелости, и у ветхих деньми - чувствуется сила их внутреннего устроения»³⁰.

Корин часто встречался с патриархом и на его богослужениях в Елоховском кафедральном соборе, и при других обстоятельствах. В 1965 году художнику предстояло путешествие в Америку со своей выставкой. Это был крупный и ответственный выставочный проект, который требовал от него много сил и выдержки. Благословение на столь серьезное мероприятие Корин ездил брать к патриарху, находившемуся в тот момент в Троице-Сергиевой Лавре.

П.Д. Корин скончался 22 ноября 1967 года, став при жизни признанным художником, чье творчество высоко ценили и светские люди, и духовенство. Отпевал его митрополит Пимен - будущий патриарх Московский и всея Руси - в сослужении епископа Питирима. В своем слове перед отпеванием владыка Пимен как бы подвел итог жизни Корина, «вдохновенного художника и обаятельного человека». «Я верю, что Павел Дмитриевич будет продолжать жить, - сказал митрополит, - будет жить в своих чудесных полотнах, будет жить в своих изображениях природы, будет жить в мозаиках московского метро, будет жить в реставрированных им картинах Дрезденской галереи, будет жить в тех памятниках архитектуры, о сохранении которых он так много заботился, будет жить в ценнейшем собрании икон, спасенных и собранных им и завещанных им государству»³¹.

Через год после смерти мужа, на именины патриарха Алексия, Прасковья Тихоновна подарила ему карандашный эскиз Корина к ненаписанному портрету. До конца жизни он хранился у Святейшего в кабинете как память о близком человеке и почитаемом художнике.

П.Т. Корина вспоминала: «Узнав, что увозят их настоятельницу, все сестры бросились с плачем к больничной церкви. Бежали, рыдая, в суматохе со всех сторон, кто вниз по лестнице общежития, кто из больницы, кто со стороны сада». - Цит. по: Миллер Л. Святая мученица Российская Великая княгиня Елизавета Феодоровна. М., 2013. С. 259. (Далее: Миллер Л.)
«Просите Патриарха Тихона "цыпляточек" взять под свое крылышко. Устройте его в моей средней комнате. Мою келью - для исповеди, и большая - для приема...». -Цит. по: Миллер Л. С. 258.
ГТГ. Отдел исследования творчества П.Д. Корина. «Воспоминания П.Т. Кориной 1925 год». НВФ 7528. С. 110. (Далее: «Воспоминания П.Т. Кориной 1925 год».)
Алексеев В.И. Невидимая Россия. Нью-Йорк, 1952. С. 186.
«Воспоминания П.Т. Кориной 1925 год». С. 110. НВФ 7528.
Свет России. Московские воспоминания. 1923-1927. (ноябрь 1936) // Летопись. Орган православной культуры под редакцией игум. Иоанна, I: Издание прихода св. равноап. Владимира в Берлине. С. 69-70.
ГТГ. Отдел исследования творчества П.Д. Корина. Записная книжка художника, 1925 год.
Митрополит Трифон (Туркестанов). «Любовь не умирает...»: Из духовного наследия». М.: «Издательский совет Русской Православной Церкви», 2007. С. 392-396.
«Воспоминания П.Т. Кориной 1925 год». НВФ 7528. С. 111.
Там же. С. 112.
В частном собрании в Москве хранится эскиз неосуществленного М.В. Нестеровым портрета патриарха Тихона, сделанный в 1920-е годы. Опубликован в каталоге: Михаил Нестеров. В поисках своей России. К 150-летию со дня рождения / ГТГ. М., 2013. С. 423.
«Воспоминания П.Т. Кориной 1925 год». НВФ 7528. С. 113.
Там же. НВФ 13251. С. 2.
Рясофорный, или иноческий, постриг - начальная ступень монашества.
Архимандрит Дионисий Шишигин. Былое пролетает. Патриарх Пимен и его время. М., 2010. С. 51. (Далее: Архимандрит Дионисий Шишигин.)
Там же. С. 51.
Алексей Георгиевский. Клейма. Цикл историко-художественных миниатюр. «Просветитель», 2006. С. 28.
Рисунок «Трое (отец Алексий, отец Агафон, отец Федор)» хранится в ГТГ, Отдел исследования творчества П.Д. Корина, инв. П 77614/6.
Митрополит Сергий был Заместителем Местоблюстителя патриаршего престола, т.е. Заместителем арестованного Местоблюстителя митрополита Петра (Полянского).
Архимандрит Дионисий Шишигин. С. 51.
Там же.
Русь уходящая. Рассказы митрополита Питирима. СПб, 2007. С. 128.
Указаны сведения из издания: Протоиерей Николай Крячко. Русская православная церковь и Великая Отечественная война 1941-1945 гг. (история церковно-государ-ственных отношений в годы войны) // http://www.mepar.ru/library/vedomosti/49/738/
Указаны сведения из того же издания.
Рисунок хранится в ГТГ, Отдел исследования творчества П.Д. Корина, инв. П 44614/6.
Рисунок хранится в ГТГ, Отдел исследования творчества П.Д. Корина, инв. П 77193/36.
Сергей Иванович Георгиевский. «Ненаписанный портрет». Москва, июль 1981 г. С. 2. Машинописный текст из личного архива А.С. Георгиевского.
Там же. С. 2-3.
Книга отзывов о выставке произведений Павла Дмитриевича Корина, 1963. - ГТГ, Отдел исследования творчества П.Д. Корина. НВФ 6246.
Письмо патриарха Алексия I Павлу Дмитриевичу Корину. - ГТГ, Отдел исследования творчества П.Д. Корина, 93272 МФ-МЕМ 121.
Паутинская М. Памяти Павла Дмитриевича Корина. - ГТГ, Отдел исследования творчества П.Д. Корина. (+9/22. XI. 1967). Машинопись.

Письмо патриарха Алексия I П.Д. Корину

Печатается впервые

Дорогой Павел Дмитриевич!

Мне было очень приятно посетить Вашу замечательную выставку картин. Мне, конечно, было хорошо известно, какой Вы замечательный, многообразный, яркий и плодовитый художник; но Ваша выставка меня поразила тем совершенно исключительным характером Ваших произведений, который свидетельствует о Вашем великом даровании милостью Божиею.

Все мне понравилось, все виды Ваших работ. Виден большой труд всей жизни, и внутреннее осияние, и то, что ни одно из жизненных впечатлений не прошло мимо.

Очень хорош Палех с его чудесной русской природой, ароматом православной Русской старины. Пейзажи такие характерно русские, нежно-певучие, с простором лугов, ощущением шелеста травы с мелькающими головками простых луговых, но таких милых цветов, с кружевной каймой лесных опушек, уютным ансамблем деревянных строений с их чудесной простотой и сказочной нарядностью. Дома, в которых покойно и радостно от множества св. икон, тепло от лежанок, уютно от шипящего самовара. Все это не только уходящее, но уже ушедшее; но все так знакомое и понятное. - Хороши пейзажи Италии с их необыкновенными красками и архитектурой пережившей века, но не утратившей своей значимости. Хороши копии великих мастеров Возрождения и нашего Иванова.

Замечательный интерьер Успенского собора, - просто не оторвешься, - так все тонко прочувствовано и проработано!

Дальше многие образы нашей истории на фоне русской старины. Портреты своеобразны своей какой-то проникновенной остротой.

И, наконец, - «Уходящая Русь!»

Это - словно исходит от св. Руси Нестерова и является ея продолжением. Целая галерея людей, - большинство их -избравшие путь подвига и иночества, - вступающие в него, идущие по нему и его завершающие - и в нежной юности и в сознательной зрелости, и у ветхих деньми - чувствуется сила их внутреннего устроения...

Вот мои краткие и несовершенные заметки по поводу посещения и осмотра Вашей выставки, дорогой Павел Дмитриевич. Еще раз скажу, что я вынес от посещения ея незабываемыя впечатления.

Помоги Вам Господь и в дальнейшем так обильно приумножать талант данный Вам Богом.

Сердечно уважающий Вас П. Алексий
25/II/ 63