Семья в творчестве Михаила Нестерова

ЕСТЬ ХУДОЖНИКИ, ЧЬЕ ТВОРЧЕСТВО МОЖНО АНАЛИЗИРОВАТЬ, НЕ КАСАЯСЬ ДЕТАЛЕЙ ЛИЧНОЙ БИОГРАФИИ И УМАЛЧИВАЯ О БЛИЗКИХ. ЕСТЬ ДРУГИЕ ХУДОЖНИКИ, ПРОИЗВЕДЕНИЯ КОТОРЫХ СВЯЗАНЫ С СЕМЬЕЙ ТАК ТЕСНО, ЧТО ЭТО НЕОБХОДИМО УЧИТЫВАТЬ И ПРИ АНАЛИЗЕ ИХ ТВОРЧЕСТВА. К ПОСЛЕДНИМ, БЕЗ СОМНЕНИЯ, ОТНОСИТСЯ ХУДОЖНИК МИХАИЛ ВАСИЛЬЕВИЧ НЕСТЕРОВ. В ЭТОЙ СТАТЬЕ, ВКЛЮЧАЮЩЕЙ ПУБЛИКАЦИЮ АРХИВНЫХ МАТЕРИАЛОВ, ПИСЕМ, ФОТОГРАФИЙ, МЫ ПОСТАРАЕМСЯ НАМЕТИТЬ СВЯЗЬ МЕЖДУ ТВОРЧЕСТВОМ НЕСТЕРОВА И ЕГО РОДНЫМИ, В ОСОБЕННОСТИ ЕГО ПОТОМКАМИ, НА ЖИЗНЬ КОТОРЫХ ЛИЧНОСТЬ ХУДОЖНИКА НАЛОЖИЛА БОЛЬШОЙ ОТПЕЧАТОК.

ПИСЬМА ПОМОГУТ УВИДЕТЬ НАМ ТО, ЧТО ТРАДИЦИОННО СКРЫТО ОТ ГЛАЗ ЗРИТЕЛЯ, ТЕ РАЗЛИЧНЫЕ РОЛИ, КОТОРЫЕ ИГРАЕТ В ЖИЗНИ ХУДОЖНИКА ЕГО СЕМЬЯ. ОСОБО СЛЕДУЕТ ПОДЧЕРКНУТЬ, ЧТО ЧЛЕНЫ СЕМЬИ НЕСТЕРОВА ЧАСТО ВДОХНОВЛЯЛИ ЕГО НА СОЗДАНИЕ КАРТИН ИЛИ СЛУЖИЛИ ПРООБРАЗАМИ ДЛЯ ГЕРОЕВ КРУПНЫХ ПОЛОТЕН И ДАЖЕ РОСПИСЕЙ ХРАМОВ. ЭТО, БЕЗ СОМНЕНИЯ, БЫЛО ОЧЕНЬ ВАЖНО ДЛЯ ХУДОЖНИКА, КОТОРЫЙ СЧИТАЛ: «...ЕСТЬ ЛИЦО, ЕСТЬ И КАРТИНА. НЕТ ЕГО, НЕТ НУЖНОГО МНЕ ВЫРАЖЕНИЯ <...> И НЕТ КАРТИНЫ... МНЕ, КАК СЕРОВУ, НУЖНА БЫЛА ПРЕЖДЕ ВСЕГО ДУША ЧЕЛОВЕКА» .

НЕКОТОРЫЕ ИЗ ПИСЕМ, ПРИВОДИМЫХ НИЖЕ, ПУБЛИКОВАЛИСЬ В РАЗЛИЧНЫХ ИЗДАНИЯХ, НО ДЛЯ ЭТОЙ ПУБЛИКАЦИИ ТЕКСТЫ ПИСЕМ БЫЛИ УТОЧНЕНЫ.

31 (19) мая 1862 года в Уфе появился на свет мальчик, которому суждено было остаться в истории русского искусства под именем Михаила Васильевича Нестерова. Но тогда Миша, большой озорник, был так же далек от уважительного величания по имени-отчеству, как и от истории искусства: он был единственным сыном в купеческой семье, а потому - единственной надеждой своего отца на то, что семейное дело будет продолжено. Двенадцатилетнего Мишу родители отправили в московское реальное училище, где проявилось его увлечение рисованием, настолько сильное, что не укрылось и от преподавателей. Именно по их совету отец Миши, Василий Иванович (1818-1904), разрешил сыну покинуть реальное училище и в 1876 году поступить в другое - Московское училище живописи, ваяния и зодчества.

Принимая это решение, Василий Иванович шел на жертвы: он понимал, что продолжить семейное дело будет некому, и вскоре его закрыл. Однако он не просто отпустил сына в самостоятельное «плавание», а предупредил того, что признает в нем художника только тогда, когда его картину приобретет для своей галереи Павел Михайлович Третьяков. Это произошло в 1889 году, когда Третьяков купил у Нестерова «Пустынника». Спустя год для галереи была приобретена и картина «Видение отроку Варфоломею». Так Михаил Васильевич состоялся для своей семьи в качестве художника.

Отцу он до конца жизни остался благодарен за то, что тот пустил его «по избранной и излюбленной дороге» и дал средства на образование. Поддержка матери, Марии Михайловны (18231894), была иной, о ней он написал в своих воспоминаниях так: «Мне казалось, да и теперь кажется, что никто и никогда так не слушал меня и не понимал моих юношеских молодых мечтаний, опасений, планов, как она, хотя необразованная, но такая чуткая, жившая всецело мной и во мне - моя матушка». Лица родителей Нестеров запечатлел в начале 1880-х годов на своих еще ученических портретах, хранящихся теперь в Третьяковской галерее.

Письма художника к родителям и сестре охватывают конец 1880-х-1890-е годы, пору творческой молодости М.В. Нестерова, и часто напоминают дневниковые записи. По ним можно составить представление о том, какие события происходили в жизни Михаила Васильевича, узнать о его замыслах и планах. Он часто делился с близкими своими мыслями или просил их помощи, совета. В переписке нашло отражение одно из таких «семейных совещаний»: в 1897 году художник пишет родным о своем желании принести в дар Третьяковской галерее картины «Сергиевского цикла» , спрашивает их мнения и готов не совершать этот поступок, если те не согласятся с ним. Но сестра и родители-купцы поддерживают его в решении принести Третьякову дар суммой в несколько тысяч, и благодаря этому картины теперь находятся в галерее.

И все же влияние родителей на творчество Нестерова было опосредованным. Гораздо значительнее оказалось влияние его первой жены и возлюбленной, Марии Ивановны Мартыновской (1862-1886), с которой художник познакомился в родной Уфе летом 1883 года. Одну из первых встреч со своей будущей супругой Нестеров позже описал так: «Барышня шла, я подвигался вдали почти шагом. Долго путешествовали мы, и я заметил, что незнакомка догадалась, что всадник едет не сам по себе, а с какою-то целью, и стала за ним наблюдать в дырочку, что была у нее в зонтике...». Эту встречу художник запечатлел на рисунке, который так и назвал: «Первая встреча». Рисунок открывает целую серию изображений М.И. Мартыновской, больше того: сам женский образ, прежде отсутствовавший в рисунках, эскизах, этюдах и картинах художника, появляется в них именно этим летом.

Осенью, после знакомства с Марией Ивановной, Нестеров вернулся в Москву, в училище. Следующая встреча влюбленных состоялась только следующим летом, а в перерывах между отъездами в Уфу Нестеров с возобновившимся упорством работал. В 1885 году он добился долгожданного звания «свободного художника», в том же году женился на Мартыновской.

Какой была первая супруга художника? «Красоты в обычном, трафаретном смысле в ней не было. Была лишь неуловимая прелесть, природная оригинальность <...> и удивительная женственность, так привлекавшая не только отца, но и всех знавших ее. Первый весенний цветок с его тонким ароматом» , - пишет дочь М.И. Мартыновской и М.В. Нестерова - Ольга .

Появление на свет Ольги, старшей и любимой дочери Нестерова, стало для супругов большой радостью, но у Марии Ивановны после родов начались осложнения, и вскоре она ушла из жизни. Потрясенный художник излил свое горе в живописи: «Под впечатлением этого сладостно-горького чувства я много рисовал тогда, и образ покойной не оставлял меня: везде те черты, те особенности ее лица, выражения просились на память, выходили в рисунках, в набросках. <...> И она как бы была тогда со мной». Ее облик М.В. Нестеров запечатлел на посмертном портрете супруги в венчальном наряде (позже им уничтоженном), в картине «Христова невеста». Как в рисунках Нестерова отразилось знакомство двух молодых людей, так и прощание с умирающей супругой было запечатлено им в акварели «Последнее воскресенье. 1 июня 1886 года».

«Любовь к Маше и потеря ее сделали меня художником, вложили в мое художество недостающее содержание, и чувство, и живую душу, словом, все то, что позднее ценили и ценят люди в моем искусстве», - пишет Михаил Васильевич, высоко оценивая роль жены в его становлении как художника.

К сожалению, писем М.И. Мартыновской практически не сохранилось, а те немногие, что были переданы в Третьяковскую галерею старшей дочерью Ольгой, она просила не публиковать. Страницы же писем М.В. Нестерова к Ольге Михайловне отличаются особенной теплотой. По ним мы можем судить и об отношении Михаила Васильевича к ее матери. Одно из таких писем, публикуемое ниже, помогает уточнить дату смерти М.И. Мартыновской. Не прописанная четко в воспоминаниях художника дата ошибочно указывается многими исследователями как 29 мая. Но в своем письме к О.М. Нестеровой от 1 июня 1906 года Михаил Васильевич пишет о годовщине смерти матери, минувшей в тот день. На то, что датой смерти М.И. Мартыновской является 1 июня, указывает и название акварели, где художник запечатлел умирающую супругу, - «Последнее воскресенье. 1 июня 1886», а также то, что этот день, а не 29 мая, был в 1886 году воскресеньем (именно в воскресенье, как пишет М.В. Нестеров в «Воспоминаниях», умерла Мария Ивановна).

Свою старшую дочь, с которой была связана память М.В. Нестерова о горячо любимой жене, он изобразил не на одном портрете, но самым известным стал «Портрет О.М. Нестеровой» («Амазонка») 1906 года. Этот портрет написан между двумя опасными операциями, которые пришлось перенести Ольге, и связан со страхом художника потерять дочь, с желанием сохранить ее черты. Картиной восторгался друг М.В. Нестерова С.Н. Дурылин в письме к Ольге Михайловне: «Как «девушка с персиками» (В.С. Мамонтова) - это лучшая, прекраснейшая русская девушка 1880-х годов, так «девушка в амазонке» - Вы! - это лучшая, прекраснейшая русская девушка начала 1900-х годов. <...> как чудесно соединил он [М.В. Нестеров - О.И.] в Вашем портрете любовь свою к дочери с любовью своей к русской девушке». Этот портрет художник заслуженно считал одной из лучших своих работ.

Немногие знают, что Ольга Михайловна продолжила дело отца и стала художником. В Третьяковской галерее хранится любопытное письмо Михаила Васильевича к маленькой Оле, написанное печатными буквами. В нем он просит ее сфотографироваться для портрета и делает примерный набросок. Рядом с ним подпись: «Можно раскрасить» - и рисунок действительно раскрашен цветными карандашами. С таких детских «раскрасок» и «работ в соавторстве» начинала, вероятно, рисовать маленькая Оля. Она так и не получила художественного образования, зато особым швом, как золотошвейки XVI века, вышивала шелком на полотне работы, которые было невозможно отличить от акварели. Этому ее научила Лёля Прахова, друг семьи и - недолгое время - невеста М.В. Нестерова.

С Лёлей Праховой Михаил Васильевич познакомился после того, как в 1890 году получил предложение участвовать в росписи Владимирского собора в Киеве и переехал туда на постоянное место жительства. Там он сблизился с семьей Адриана Викторовича Прахова, руководившего работами в соборе, а дочь А.В. Прахова - Елена Адриановна Прахова (1871-1948), или, как ее называли, Лёля - стала близким другом. Художник находил ее талантливой, необычайно чистой и доброй и выбрал ее в качестве модели для образа святой Варвары в соборе. Но в результате сходство святой и Лёли оказалось так велико, что одна из высокопоставленных киевских дам заявила: «Не могу же я молиться на Лёлю Прахову!». От Нестерова потребовали переписать образ, и ему пришлось изменить позу и лицо святой.

Лёля Прахова, по убеждению художника, была человеком, хорошо понимавшим его: «Ту область моей души или духа, которая и была источником моего творчества, «Варфоломея», «Димитрия-царевича» и других моих картин, тот уголок моей природы, моей творческой души знали очень немногие - двое, трое. Знала о ней покойная мать, догадывалась Лёля Прахова...». В 1899 году, «после десятилетней дружбы», М.В. Нестеров сделал Е.А. Праховой предложение. Оно было принято, но вскоре помолвка расстроилась, что не помешало художнику и Елене Адриановне на всю жизнь сохранить дружеские отношения. А в одном из публикуемых ниже писем Михаила Васильевича к дочери О.М. Нестеровой, написанном спустя 14 лет после разрыва помолвки, художник вновь вспоминает Лёлю, и в этих строках перед нами не друг художника, а его былая муза.

Новой возлюбленной М.В. Нестерова и матерью его средней дочери, Веры, стала учительница Юлия Николаевна Урусман (1877-1962). Воплощение в живописи художника именно ее черт позже назовут «нестеровской женщиной»: точеное одухотворенное лицо, огромные печальные глаза, в которых отражаются глубокие внутренние переживания... Юлия Николаевна стала героиней таких картин Нестерова, как «Думы», «За Волгой», «Родина Аксакова», «Воскрешение Лазаря». Позировала для росписей в Марфо-Мариинской обители, угадывается ее образ и в росписях Нестерова в Абастумани. В картине «Страстная седмица» фигура женщины, держащей в руках голубой гробик (гробы этого цвета предназначались для младенцев мужского пола), вероятно, также связана с Ю.Н. Урусман и их общим сыном Федей, умершим при рождении в 1902 году.

Дочь М.В. Нестерова и Ю.Н. Урусман, Вера Михайловна, также изображена на нескольких портретах. Нестеров жаловался дочери, что ему «не даются» ее черты, он был не вполне доволен ее портретами, и только о графическом изображении Веры Михайловны 1918 года говорил: «...не хуже, чем писал Валентин Серов».

Хотя Юлия Николаевна и Михаил Васильевич сохраняли дружбу всю жизнь, письма М.В. Нестерова к Ю.Н. Урусман малоизвестны. Зато сохранилось много писем художника к Вере Михайловне, по которым можно составить представление о жизни художника в 1920-1930 годах. Эти письма опубликованы в 2012 году внучкой М.В. Нестерова, дочерью Веры Михайловны - Марией Ивановной Титовой. С позволения Марии Ивановны мы публикуем здесь одно из этих писем, в котором Михаил Васильевич предстает не как художник, а как заботливый, но строгий отец и дед, а также остроумный человек, блестяще владеющий пером.

В 1902 году Михаил Васильевич женился снова, на Екатерине Петровне Васильевой (1879-1955), «классной даме» из киевского института, где училась старшая дочь М.В. Нестерова - Ольга. Знакомство с Екатериной Петровной художник описывает в одном из писем к А.А. Турыгину: «Раз, недели три тому, я узнал, что ко мне собирается, просит разрешения посмотреть картину одна классная дама института, мною не виденная ранее, - молодая, красивая, любимица гр. Коновницыной и прочее. Я дал свое согласие. и вот теперь эта девушка страстно, до самозабвения полюбила меня - а я влюбился, как мальчишка, в нее. Она действительно прекрасна, высока, изящна, очень умна и по общим отзывам дивный, надежный, самоотверженный человек» .

Вторая супруга художника была верной спутницей на протяжении 40 лет, до самой его смерти. Михаил Васильевич ценил в ней «необычное, сердечное и умное внимание к его искусству», то, что она «любит все, что ему самому дорого», а в своей переписке он часто упоминает о бытовых заботах, которые брала на себя Екатерина Петровна. «Жена у плиты, варит, жарит, штопает разный хлам - я пишу-пишу», - сообщает он своему другу А.А. Турыгину.

Портрет Екатерины Петровны, созданный художником в 1905 году на их киевской квартире, стал первым портретом Нестерова, который он признал художественным произведением, достойным появиться на выставке. Сколько грусти, тоски и разочарования, разлада с внешним миром содержат в себе его ранние женские образы, столько душевного спокойствия и гармонии, радостного, но тихого любования миром заключено в этом портрете. Позже художник создал еще много портретов своей супруги, она позировала ему для иконы и росписей в Марфо-Мариинской обители (так, с нее создан образ Марии, прислушивающейся к словам Христа).

Через год после заключения брака у Екатерины Петровны и Михаила Васильевича родилась дочь Наталья, в конце 1904 года еще одна дочь - Настенька, которая умерла в младенческом возрасте, в 1907 году - сын Алексей. Дети Нестерова от второго брака также станут героями многочисленных портретов, а сын Алексей - еще и прообразом мальчика, увидевшего Христа, на картине «На Руси (Душа народа)». Художник, долго искавший нужный образ и нужную позу, однажды увидит их в своем сыне и, боясь утратить найденный ракурс, сделает фотографический снимок, публикуемый нами на этих страницах.

Переписка М.В. Нестерова с его второй супругой и детьми, Натальей и Алексеем, хранится в Третьяковской галерее. Письма М.В. Нестерова к Е.П. Нестеровой, если можно так выразиться, «деятельны». Многие его письма к старшей дочери лиричны, письма к А.А. Турыгину - наполнены философскими размышлениями, а письма Михаила Васильевича к Е.П. Нестеровой эпичны: в них преобладает повествование. Написанные в отъезде кого-либо из супругов, они содержат подробные рассказы о повседневной жизни Михаила Васильевича, его встречах и впечатлениях. Из писем видно, что жена много помогала художнику не только в быту: часто он дает ей поручения, связанные с его работой. В одном из писем М.В. Нестеров обозначает роль, которую играла Екатерина Петровна в их совместной жизни: «ты «маховик» в нашей машине (а машина-то все же я!)» .

Письма к Нестерову детей от второго брака, Натальи и Алексея, хранящиеся в Отделе рукописей ГТГ, перекликаются с их портретами. Письма Натальи - живые, яркие, острые; такой предстает и она сама на портрете отца «Девушка у пруда» (1923). Письма /Алексея - более размеренные, созерцательные, как и он в «Портрете /Алеши Нестерова» (1919, этюд). Разницу в характерах брата и сестры Нестеров хорошо чувствовал и в одном из писем шутливо называет Наталью «дядей Наташей», а Алексея - «тетей Алешей» .

Интересно сложилась судьба упоминаемых в переписке членов семьи М.В. Нестерова.

Дочь Ольги Михайловны Нестеровой-Шретер, Ирина Шре-тер (1918-2003), стала художником-постановщиком, среди ее работ в кинематографе фильмы «Девчата», «Гранатовый браслет», «Хозяин тайги», «Свой среди чужих, чужой среди своих» и другие.

Внучки Михаила Васильевича от средней дочери, Веры Михайловны Нестеровой-Титовой, добились успеха на научном поприще. Младшая из них, Татьяна Ивановна Титова (1939-2010), работала в Институте физической химии РАН, была кандидатом физико-математических наук. Старшая, Мария Ивановна Титова (род. 1937), стала профессором в области медицинских наук, работает в Институте хирургии им. А.В. Вишневского. Мария Ивановна исполнила желание деда, который хотел, чтобы кто-то из его родных стал врачом, и по сегодняшний день является хранительницей памяти о своем деде.

По хитрому сплетению судеб вторым мужем дочери художника от второго брака, Натальи Михайловны (1903-2004), стал Федор Сергеевич Булгаков (1902-1991), сын одного из героев картины М.В. Нестерова «Философы», русского философа С.Н. Булгакова.
Сын от второго брака Алексей (1907-1942), специалист по коневодству, увлекался рисованием, фотографией, писал стихи (одно из его стихотворений опубликовано ниже). Алексей умер после долгой борьбы с туберкулезом в один год с отцом.

Михаил Васильевич Нестеров сохранял бодрость духа и трудился над картинами до последних лет своей долгой жизни.

М.В. Нестеров - В.И., М.М., А.В. Нестеровым
18/30 июня 1889 года. Неаполь

<...> Говорить нечего, что поездка эта надолго останется у меня в памяти, многое видел такое, что трудно позабыть. Для моего художественного развития, думаю, тоже это не останется бесследно, даже если я ничего здесь не успею написать, то все же я столько видел и еще увижу, что, приехав в Россию и позанявшись посерьезнее, можно надеяться, что недостатки, которые так крупны теперь, тогда понемногу исчезнут.
Иногда видишь ясно и благодаришь судьбу, что все же, несмотря на всевозможные невзгоды, увлечения и ошибки, не теряешь равновесия и еще держишься, так сказать, на поверхности, тогда как многие уже пошли ко дну, да, трудно иногда бывает, но все же пока жить можно. Жалеешь о том, что невозвратно, но все это хороший урок и предостережение на будущее время... Иногда, в минуты относительно счастливые, тяжело и больно бывает: отчего то, что я имею возможность видеть, чем могу любоваться и восхищаться, недоступно всем близким мне, за что мне так много, тогда как другим ничего, не слишком ли это? Словом, бывает иногда и хорошо и больно в одно время. <...>

ОР ГТГ. Ф. 100. Ед. хр. 1279. Л. 1-2.

М.В. Нестеров - А.В. Нестеровой
8 апреля 1890 года. Абрамцево

<...>Дорогая Саша, к тебе на этот раз есть у меня просьба, вот она. Воздерживайся употреблять (а паче того злоупотреблять) слова «знаменитый», «известный», «гениальный» и вообще громкие слова в связи с моим именем. Не прими это за лицемерие, это есть нечто, от чего меня постоянно коробит и делается больно. А если это шутка, то шутить этим нездорово и опасно... <...>

ОР ГТГ. Ф. 100. Ед. хр. 57. Л. 2 об.

М.В. Нестеров - О.М. Нестеровой
19 мая 1906 года. Киев

Здравствуй, моя милая Олюшка!
Сегодня я ждал от вас вестей с дороги, вместо них получил телеграмму из Уфы. Спасибо за память и поздравление. А мне сегодня и вправду стукнуло 44 года, пройдет еще несколько дней, и тебе будет 20.
Много воды утекло за эти годы, было кое-что и хорошее, было и нехорошее... без которого не проживешь... Я не могу сказать, как «Демон», - «и прошедшего не жаль», нет, мне его жалко, и как еще жалко! Его и вернуть нельзя, и исправить трудно... Особенно когда начинаешь чувствовать близость старости.
Тебе полегче - ты человек будущего, сумеешь сама не прозевать и не испортить своей жизни. <...>
Как знать, может, тебе, да и всему твоему поколению людей, придется быть свидетелями и участниками событий исключительных. Господа будут те, кто умен, деятелен, энергичен, а глупые, ленивые и праздные очутятся в положении рабов (в истории этому были разительные примеры). Интересное, хотя и бурное время настает, много надежд, восторгов и разочарований переживут русские люди, пока выработают лучшую норму жизни <.>
Что твоя вышивка? Я не теряю надежды в конце концов и от тебя получить подарок и приму его с наслаждением.

ОР ГТГ. Ф. 100. Ед. хр. 1419. Л. 1-2 об.

М.В. Нестеров - О.М. Нестеровой
1 июня 1906 года. Москва

Дорогая моя Олюшка!
Сегодня в полдень минуло 20 лет, как не стало нашей Мамы.
Я только что приехал из Данилова монастыря, где отслужили панихиду, убрали могилу, вымыли памятник, и передо мной прошли, как живые, памятные страшные дни 1886 года.
Ах! Как все это больно было и тяжело... <...> И оба мы с тобой были тогда одинако[во] беспомощны.
Помолилась ли ты сегодня о Маме?
Вчера я был в Петровском парке, прошел около церкви, в которой венчали нас, а потом мимо дома в Зыковом переулке, где жила и живет беднота и где жили мы с мамой перед свадьбой. Цел и домишко, цел и чердачок в одно окно, где прожива[л] я.
Все прошло, все миновало!..
Я стал «большой», стал «известный художник», а счастлив ли я?..
Ты выросла, стала тоже «большая», и перед тобой «жизнь». Постарайся устроить ее умнее, лучше, счастливей меня.
Не «мудрствуй», как часто делал я и всегда раскаивался.
Так-то, моя хорошая большуха! <.>
Целую тебя,
твой Папа.

ОР ГТГ. Ф. 100. Ед. хр. 154. Л. 1-2 об.

М.В. Нестеров - О.М. Нестеровой-Шретер
27 января 1913 года. Москва

<...> Как часто (и все чаще и чаще) я вспоминаю Лёлю -этот источник поэзии и истинного художественного] вдохновения. Она старенькая, с обручиком на немногих седеньких оставшихся волосах (помнишь, какие были пышные?) сидит себе посейчас, а около нее идет жизнь, и догорающие лучи былой Лёли еще греют тех, на кого они упадут... <...>

ОР ГТГ. Ф. 100. Ед. хр. 1453. Л. 1 об-2.

А.М. Нестеров. «Море».
1922 год

Даль морская серебрится,
Слышен волн о камни звон,
Разъярится, заклубится,
Перейдет на тихий стон.
Набежит волна, отпрянет,
Набежит потом опять
(Будто полк на крепость встанет
И отступит снова вспять).
Море блещет, море дышит,
Море шепчет, как во сне,
И резвящиеся рыбки
Ходят стайками на дне.
Здесь, на ялике разбитом
Стану я поклева ждать
И играющий средь пены
Поплавок свой наблюдать.
Стану я смотреть у мола,
Белокрылыя суда
И корабликов черленых
Как мелькают паруса.
Даль морская серебрится,
Слышен волн о камни звон,
Разъярится, заклубится,
Перейдет на тихий стон.

Маме и Папе на
Рождество 1922 г.
Алеша

ОР ГТГ. Ф. 100. Ед. хр. 1101. Л. 1-1об.

М.В. Нестеров - И.В. Шретер
25 августа 1938 года. Колтуши

Здравствуй, моя милая «Старшая внучка»!
Из твоего письма <...> вижу, что ты толково «осмотрела Русский музей». Что мои вещи повешены плохо - это я знал, говорят, что они висят так «временно», как и Врубель. - Посмотрим...
Ты пишешь, что тебе не даются «яркие краски». Добивайся не яркости, а гармонии: она даст тебе и яркость. Хорошо запомни это. <...>
Целую тебя - Дед.

ОР ГТГ. Ф. 100. Ед. хр. 1470. Л. 1-1об.

М.В. Нестеров - И.В. Шретер
11/24 июля 1939 года. [Москва]

Письмо твое, милая моя Ирина, получил, спасибо. <...> Рад, что живется тебе хорошо и что ты работаешь. Смотри на природу как на любимую красавицу, находи в ней тысячи скрытых прелестей, доступных лишь тебе одной. Не мажь зря, рисуй, пиши с полным сознанием. У тебя хороший глаз: бери от него наибольшее. Вот тебе и «поучение». <...>
Дед, тебя любящий. МН

ОР ГТГ. Ф. 100. Ед. хр. 1471. Л. 1.

М.В. Нестеров - О.М. Нестеровой-Шретер
28 августа 1940 года. [Москва]

<...> Ирина показала сделанный ею с тебя рисунок, он очень хорош, хорош по мягкости выражения, и я прошу Ирину поставить его в раму и повесить у себя в комнате, чем-то все же очень хорошим, хотя и грустным он будет напоминать мне тебя. <.>
Посылаю тебе мою карточку, снятую Алексеем с меня на балконе. Сейчас А[лекс]ей занят и увлечен фотографией <...>
С портретом Мухиной дело обстоит так: у меня одновременно были из Третьяковской галереи и из «Русского музея». Галерея, конечно, у меня на первом плане, хотя у них и нет денег. У Русского музея деньги есть, но я портрет туда отдам лишь в том случае, если другого выхода не будет. Портрет всем нравится, да и я считаю его одним из более удавшихся. Таких я считаю 4, он один из них. <...>
Вере письмо твое передал. Она <...> вся такая же добродушная, заботливая о всех, хороший она человечек.
<...> Целую, любящий тебя Отец.

ОР ГТГ. Ф.100, ед.хр.1464, л.1-1об.

М.В. Нестеров - В.М. Титовой
20 сентября 1939 года. [Москва]

Верушка! Друг мой!
Давно не получал от тебя письма. В воздаяние чего был у меня Ив[ан] Ив[анови]ч и порассказал о вашем житье-бытье. Многое мне понравилось, а многое нет. К последнему отношу воспитание тобой и твоей мамой моих внучек. Вы «залюбливаете» их себе на голову. <...> надо держаться «метода» Ив. Ив-ча. При всякой попытке к истерике, непослушанию необходимо подавить в себе разные нежные чувства и отшлепать, для чего у тебя есть ладони, а у Машиньки - «тутушка», после чего в оправдание себя, в компенсацию за изъян тутушки не удваивать нежных чувств и не закармливать ни лаской, ни сладостями, а выдержать и крик, и слезы, и прочие обычные приемы маленьких хитрецов. Так делала с вами твоя Мама (на внучек ее не хватает), так делали и делают те, кто не хочет из своих детей сделать уродов. <...>
Внучек - и послушных, и непослушных - целую, как и тебя. Папа.

Из архива М.И. Титовой

М.В. Нестеров - Е.П. Нестеровой
Июль 1939 года. Москва

<.> Начну с того, что проводивши тебя в 7 час[ов], в 9 час[ов] начал переписывать «Элегию». Написал «даму в белом», позвал Наталью - спрашиваю, лучше или хуже, говорит хуже, прогнал, а сам, не будь плох, все стер (бес-то все шепчет в ухо: соскобли старую фигуру, соскобли, а я все молчу). То был час второй. Пообедал, поспал, стал писать «даму в черном», был час шестой, звонит Е.П., я едва ворочаю языком, продолжаю писать, написал, позвал судью - Наталью, что говорю - лучше, говорит лучше, но старое все же было лучше, прогнал, решил из черной дамы сделать темно-синюю, сделал, был час 9-ый, бросил, пошел кисти мыть, ноги едва волочу: просидел 10 час.!!! <...> К часу ночи картина была восстановлена, и я уснул сном младенца. <...>

ОР ГТГ. Ф. 100. Ед. хр. 1834. Л. 1-1об.

М.В. Нестеров - А.А. Турыгину
2 июня 1922 года. Москва

<...> Я сделался художником, прожил большую, интересную жизнь, дождался взрослых детей, внучки, - и вот не за горами время, когда придется переступить порог и познать большее, главное, а готов ли к этому последнему? - не готов, и боюсь, что готов не буду до последнего момента. И это плохо: все придется пройти наспех, начерно. Между тем каждый из нас знает, как могли и умели час этот встретить наши святые, да одни ли святые, но и наши несвятые предки. Мысли ли о картинах, или суета жизни давно и постоянно отвлекают меня, увлекают меня до забывчивости, и так было всю жизнь, так будет и до последнего часа <.>

Вернуться назад